– Я все понимаю, дяденьки! – заверила Рита, прижав руки к груди. – Я все-все буду делать, во всем помогать и ни одного вопросика не задам. Честное комсомольское! А вы разведчики, да? Поэтому про вас расспрашивать нельзя?

Коган, сидя у дерева и роясь в своем вещевом мешке, бросил его, закрыл руками лицо и затрясся в беззвучном смехе. Буторин улыбнулся и стал ждать, пока напарник отсмеется. Рита виновато опустила глаза. Она поняла, что снова сделала что-то не то. Наверное, назвала командиров дяденьками, и это так рассмешило одного из них. Теперь подумают, что она несерьезная, и бросят ее, не возьмут с собой.

– Все, закончил? – сдерживая улыбку, осведомился Буторин у Бориса и повернулся к девушке. – Когда тебе говорят, что никаких вопросов, это означает, что никаких вообще. Без исключений. Что нужно, что посчитают необходимым тебе сказать, то тебе скажут. Понятно, боец Пономарева?

– Так точно, товарищ майор, – бойко ответила Рита, вытирая остатки слез тыльной стороной ладони. – А командир вы?

Коган за спиной девушки состроил страшное лицо и, приложив указательный палец к виску, изобразил, что стреляется из пистолета от безысходности.

– Нет, с командиром ты скоро встретишься, – спокойно ответил Буторин. – Документы политрука ты забрала? Давай сюда, я спрячу их в планшет. Шинель в скатку, плащ-палатку свернуть. Ремень надеть. Есть ремень?

Рита помотала головой, потом опомнилась и произнесла уставное «никак нет». Но потом подняла со своего самодельного ложа портупею с кобурой от нагана, видимо, принадлежавшую убитому политруку. Буторин велел подпоясать гимнастерку офицерским ремнем с кобурой и наган не бросать. Возможно, удастся найти к нему и патроны.

Шелестов с Сосновским добрались до оврага между двумя лесными массивами засветло. Погони и стрельбы они больше не слышали. Сидя за крайними деревьями, они наблюдали за открытым участком местности. Овраг раскинулся здесь от леса и до леса, но был он старым, с пологими осыпавшимися краями, поросший травой и кустарником. Постепенно он превращался в балку, грунтовая дорога спускалась в него у противоположной части и выходила наверх метров в ста. Там был самый широкий участок этой низинки. И самое неприятное, что по этой дороге то и дело проезжали немецкие машины или мотоциклисты. Оставалась надежда, что ночью здесь никто ездить не будет.

– Ты чувствуешь, что звуки канонады все удаляются на восток? – спросил Сосновский, покусывая травинку. – Это ведь фронт от нас на восток смещается.

– Ну, что ж теперь, – Шелестов пожал плечами. – Просто нам придется дольше выбираться отсюда. Надеюсь, что этот полковник Боэр человек спортивного склада и в состоянии пройти большое количество километров пешком, если придется. Главное, чтобы он не стал для нас балластом.

– И я на то же рассчитываю, – кивнул Сосновский. – Вообще-то, занятия спортом в немецкой военной среде приветствовались всегда, тем более среди военной аристократии. Будем надеяться, что и в генеральном штабе вермахта…

– Меня беспокоит то, что ребята еще не добрались, – вставил Шелестов. – Мне казалось, что они здесь окажутся быстрее нас. Не случилось бы чего.

– Доберутся, – уверенно сказал Михаил и выплюнул травинку. – Не в первый раз! Народ опытный, в каких мы только переделках уже не побывали все вместе. Да и время у нас еще в запасе есть. Я вот больше о переходе на ту сторону думаю. Нам бы засветло проскочить в овраг и затаиться. А когда стемнеет, пройти уже более простую, пологую его часть. Что-то мне не очень нравится в темноте туда спускаться. И ноги переломать можно, а можно и наткнуться в кустах на неразорвавшийся боеприпас. Вряд ли кто этот овраг стал бы минировать в свое время, но все же.