– Мне кажется, после года или вроде того в подобном месте впору спятить.

Клеменсу пришлось рассмеяться.

– Именно это говорили о некоторых из нас до того, как сюда сослали. Но я не думаю, что мы сумасшедшие – во всяком случае, большинство. Изоляция вовсе не так страшна, если научиться думать о себе, как о погруженном в размышления раскаивающемся грешнике, а не как о заключенном уголовнике.

– Женщины здесь когда-нибудь бывали?

– Извините, лейтенант Рипли, это территория двойных Y-хромосом. Только для мужчин.

Она кивнула, затем согнулась, чтобы проползти в отверстие, оставшееся от воздушного шлюза. Клеменс дал ей пробраться первой, затем полез следом.

Потрепанный корпус шлюпки казался нетронутым на фоне того, что обнаружилось внутри. Стены были смяты и погнуты, датчики и консоли – разбиты, оборудование как попало рассыпалось по полу. Все пронизывал сильный запах морской соли. Рипли помедлила, пораженная фактом, что нечто или некто мог здесь не только выжить, но и остаться невредимым, в частности – ее собственная хрупкая персона.

– Где тела?

Клеменс поразился масштабу разрушений в той же степени, что и она, и теперь удивлялся, что Рипли получила не так уж много повреждений.

– Здесь есть морг, ведь шахтерское ремесло – дело опасное. Мы поместили твоих друзей туда – до тех пор, пока не прибудет следственная команда. Вероятно, через неделю.

– Там был андроид…

Клеменс состроил гримасу.

– Не включенный и разобранный. Его части валялись по всей шлюпке. Что осталось, мы выбросили в мусор. Что касается капрала, ему проткнула грудь опорная балка. Насквозь. Даже будь парень в сознании, он бы не понял, что случилось. А так он, скорее всего, даже не успел выйти из состояния криосна, чтобы почувствовать боль.

– Девочка?

Клеменс видел, что Рипли сдерживает чувства, но не представлял, насколько тяжело той это дается.

– Утонула в своей капсуле. Не думаю, что она была в сознании, когда это случилось. В любом случае, ее смерть была спокойнее, чем у капрала. Мне жаль.

Рипли молча это переварила. Затем ее плечи затряслись, а из глаз потекли слезы. Но на том и всё: ни воплей, ни криков, ни злобных выкриков в адрес несправедливой, равнодушной Вселенной.

«Малышка Тритончик. Тритончик, которой так и не выпало шанса. Но теперь она хотя бы была свободна…»

Вытерев глаза, Рипли посмотрела на то, что осталось от криокапсулы девочки. И внезапно нахмурилась. Лицевая панель оказалась разбита, что неудивительно, но металл под ней был странно обесцвечен. Рипли нагнулась вперед и провела пальцами по пятну.

Клеменс смотрел с любопытством.

– Что такое?

Рипли выпрямилась, на лице отразились иные ее эмоции – в голосе уже не звучало беспокойство, исчезла нежность, которая чувствовалась прежде.

– Где она?

– Я же сказал – в морге. Ты не помнишь?

Он с беспокойством уставился на женщину, озабоченный предположением, что, возможно, она странно реагирует на что-то из содержимого капельницы.

– Ты дезориентирована. Половина систем в твоем организме все еще считают, что находятся в криосне.

Рипли повернулась к нему так резко, что он вздрогнул.

– Я хочу увидеть то, что осталось от ее тела.

– Что значит «что осталось»? Тело не повреждено!

– Да? Я хочу его увидеть! Мне нужно увидеть самой!

Клеменс нахмурился, но воздержался от вопросов. Было что-то в выражении ее лица… Одно было ясно: в этой просьбе ей было нельзя отказать. Да и не то, чтобы для этого имелись какие-то причины… У него было ощущение, что желание Рипли увидеть труп никак не связано с ностальгией. При столь кратком знакомстве было сложно понять, какова эта женщина на самом деле, но излишне нервной она не была, это точно.