Жесткий секс ей не понравится. И я это знаю. Но все эти игры в любовь, игры в доверие, в искренность – лишь ее иллюзия. А сейчас я настолько голоден, что согласен сожрать эту иллюзию. И мне нисколько не жаль. Мне хорошо.

А ей?

Не важно…

Неизменно держу себя до зубовного скрипа, до выступающих яремных вен на моей шее, до показавшихся капелек пота над темными бровями, но, вот как сейчас, даю слабинку, и мой голод получает немедленное разрешение.

Эмоции задыхаются в желчи.

Перехватив мой взгляд, она медленно, но как-то необъяснимо пошло облизывает губы, словно совсем не боится очередной вспышки моей неконтролируемой сексуальной агрессии, и, протянув ко мне руку, вызывающе дотрагивается до моей грудной клетки. Проводит пальцами по кубикам пресса, тщательно обводя каждый… спускаясь вниз до самого паха, вынуждая мои приводящие мышцы рефлекторно сжаться.

Довольная кошачья улыбка касается ее губ, а в моей груди что-то неприятно торкается.

Вся эта грубоватая девичья раскованность удивляет меня, но я не подаю вида.

Разочарован.

Чувствую, что ждал от этой, такой желаемой прелюдии много больше, чем она мне подарила. И всё бы ничего, если не пустота внутри, которая уже достигла лёгких и горла, стиснула все в свой ледяной кулак.

Не могу сдержать хищную улыбку, и резко припечатываю девушку к стене, буквально вдавливая своим телом в скользкую от воды кафельную плитку. Схватив одной рукой за талию, второй сжимаю ее шею и приподнимаю так, что теперь она едва может коснуться пола пальцами своих ног.

– Что ты здесь делаешь? – рычу ей в ухо.

Знакомый придушенный смех с натугой вырывается у нее из горла.

– Я тоже скучала по тебе, любимый… – сдавленный женский шёпот почти касается моих губ.

– Что. Ты. Здесь. Делаешь? – медленно повторяю я, чеканя каждое слово.

Чувствую, как от страха заходил ее пульс под моими пальцами… Ей ли не знать, когда я не шучу.

– Имею полное право делать все, что захочу! Я твоя жена! – ее голос почти срывается на крик, и она пытается вырваться из моей хватки, но я держу крепко.

– Ты имеешь полное право быть дерьмом в любой точке мира, кроме этого места!

Едва сдерживаюсь, чтобы не ударить и не разбить ее аккуратненькую головку о кафель.

А она хрипит…

Но только что мне теперь ее хрипы, когда заживо рвёт на куски от знакомого болезненного голода!

– К чему весь этот спектакль, Даша?

Опускаю взгляд на ее нервно подрагивающие губы. Вижу, как она открыла рот, но больше не может ни всхлипнуть, ни вскрикнуть. По ощущениям сейчас сломаю ей шею, поэтому чуть ослабеваю хватку, собственноручно щедро отмеряя определённое количество чужих вдохов и выдохов.

От воспоминаний наизнанку выворачивает. Больно.

Мне нравилось…

Мне нравилось просыпаться по утрам, и, смотря на нее, замечать лёгкую улыбку, промелькнувшую на ее лице. Наблюдать, как она демонстративно потягиваясь, словно кошка, поднявшись на носочки, вышагивает в сторону ванной. Оставаясь за дверью, слышать шум бурно льющейся воды и доносящийся приглушенный женский смех.

Нравилось подсматривать, как она, внимательно изучая, перебирает драгоценные камни разных форм и размеров на моем рабочем столе, вытаскивает бриллиант и, зажимая его в пальцах, поднимает вверх, чтобы поймать ослепительный яркий блик.

Я любил дарить ей ювелирные украшения. Любил тот самый момент, когда ее глаза загорались от восхищения при виде очередного дорогостоящего подарка.

Мне нравилось её длинная шея, нравилось любоваться аристократической бледностью ее кожи.

Тогда я был одержим сравнениями.

Мне нравились ее руки, особенно изящные тонкие запястья и длинные пальцы. Мне нравился ее естественный запах, окутывающий меня со всех сторон, заполняющий лёгкие.