Для реализации подобных алгоритмов нужны издания, готовые печатать всю грязь, что раскопают агенты. Кроме того, я, как истинный христианин (Сергей хмыкнул), предпочитаю руководствоваться заветами Святого Писания. Где сказано: коей мерой меряете, такой и отмерится вам. То есть на всех работников издания, замеченного в клевете, в печати вскоре должны появиться материалы, от которых требуется не столько правдивость, сколько убедительность. Ну и гнусность, разумеется, по возможности.

– А что помешает оклеветанным обратиться в суд?

– Ничего, но наших будут защищать лучшие адвокаты, на их гонорарах я экономить не собираюсь. Однако все это только одна сторона проблемы – назовем ее кнутом. Кроме него должен быть и пряник. Это прямая финансовая помощь для самых низкопробных изданий и косвенная – для более приличных. В дальнейшем изданиям, в течение, скажем, года печатавшим только взвешенные материалы, можно в индивидуальном порядке давать освобождение от цензуры.

– Хотелось бы уточнить, что именно ты понимаешь под словом «взвешенные».

– Поясню на актуальном примере. За зиму во многих местах озимые померзли. Сейчас свежие посевы кое-где уже сохнут из-за отсутствия дождей. Если это продолжится, грядет неурожай, а за ним голод. Так вот, его последствия можно описать по-разному, причем все варианты будут в какой-то мере правдивы. Например:

«В селе Косозадово от голода уже умерли десять человек, и то ли еще будет! Царю и его сатрапам плевать на страдания народа, они думают лишь о том, как его ограбить. Долой, блин, самодержавие!».

Или так:

«Наконец-то власть под мудрым руководством его величества и назначенных им кристально честных министров начала заботиться о народе! Благодаря ее неустанным трудам в селе Косозадово не было голодного мора, как в шестьдесят пятом году, когда от голода и болезней умерло более ста человек. Сейчас же всего несколько умерших, да и то не факт, что именно от голода, ибо всякий человек смертен. В общем, Боже, царя храни!».

А можно вот так:

«Да, сейчас жертв заметно меньше, чем во время страшного голода шестьдесят пятого года. Но всякая жизнь бесценна, и родным все-таки погибших от голода наверняка не легче от того, что раньше было хуже. Так давайте вместе подумаем, все ли было сделано для того, чтобы предотвратить эти пусть и маленькие, но все равно трагедии. Причем и властью, и обществом в равной мере».

Я помолчал и продолжил:

– Не берусь сказать, первый или второй вариант нанесет государству больший вред, но что пользы в обоих случаях не будет, это точно. А вот третий – он и есть взвешенный.

– Хм. Это все, конечно, замечательно, но только кто в каждом отдельном случае будет решать, к какой группе отнести конкретную публикацию?

– Как то есть кто? Разумеется, ты. Поначалу, конечно, и я буду помогать в сомнительных случаях.

– А с нашими трудовыми союзами тогда как быть? Там до идеала еще далеко, и если на меня будет свалена еще и пресса, то нужен толковый заместитель по рабочему вопросу.

– Морозов тебя устроит? Тот самый, которого вы с Михаилом нашли в Петропавловке. Его теперь зовут Лев Александрович Корин, он разочаровался в народничестве и стал убежденным марксистом.

– Ты ему доверяешь?

– Так, слегка. Пригляд, конечно, понадобится.

– Ладно, только мне с марксистами до сих пор работать не приходилось.

– Вот те раз! А я, по-твоему, не марксист, что ли? И ничего, работаем же, вроде особых разногласий пока не видно.

Следующим утром я отбыл в Питер, а через три дня двинулся назад в Москву, уже с женой, сворой сопровождающих лиц и аж на двух поездах сразу. Правда, ехали они не спеша, хоть Николаевская дорога и поддерживалась в лучшем состоянии, нежели Харьковская. Нам с Ритой предстояла коронация. Готовивший ее министр двора Воронцов-Дашков, коего Николай просто забыл выгнать, а я пока решил с этим обождать, заверял меня, что пожелания моего величества будут всемерно учтены и торжества окажутся настолько скромными, насколько это вообще возможно без урона престижа власти. Почему я так решил? У меня, во-первых, врожденное отвращение ко всяким официальным мероприятиям, во-вторых, траур сразу и по отцу, и по брату, а в-третьих, жена беременная. Если за время торжеств она мне хоть раз пожалуется, что устала, вылетит этот тип из министров двора как пробка. А если нет, пусть пока еще немного там посидит. Ворует он вроде умеренно, а ставить вместо него Фредерикса неохота. Он, конечно, человек преданный, но больно уж недалекий.