Найти и уничтожить.

Эта набережная, люди, звуки живущего огромного города и даже легкое дуновение прохлады от закованной в бетон и гранит реки напоминали давно исчезнувший мир, оставшийся в памяти с детских лет. И это почти абсолютное сходство не радовало. Каждый раз, попадая в Зеро, Давыдов испытывал не охотничий азарт, не возбуждение перед очередной акцией и не облегчение после очередного удачного джампа. Он ощущал острую и болезненную, как укол цыганской иглой, тоску. Фантомную боль. Ностальгию по миру, в котором солнце было ласковым и дети иногда играли в снежки. По миру, который много лет назад исчез. Сгорел в лучах обезумевшего светила.

И именно эта тоска заставляла его делать то, что должно, насколько бы страшным не было то, что он делал. Иначе тот мир не вернуть. Никогда. А Кирилл хотел его вернуть. Пусть из чисто эгоистических соображений, но хотел.

Люди, лица, люди, лица…

Он лихорадочно вглядывался в прохожих, в сидящих на скамейках, в стоящих у парапетов.

Девушка с рукой на перевязи.

Мужчина.

Ребенок.

Где-то в этой же толпе двигались ребята из его группы. Он не мог узнать своих – сейчас у них были чужие лица, чужие тела, но Давыдов был уверен, что они здесь, в радиусе нескольких сот метров от него. Все четверо находятся рядом. Идут, прочесывая толпу глазами. Еще минута, две, пять – и он увидит хотя бы нескольких из них. А, возможно, что и не увидит – поставленная перед группой задача с каждой секундой становилась все более и более нереальной.

Хотелось заорать. А еще лучше – выстрелить в воздух.

Первое бесполезно, второе невозможно.

Он закрутил головой в поисках цели, стараясь охватить взглядом как можно больше идущих мимо людей.

Мир Зеро. Будапешт. Венгрия. Октябрь

Джамп у Киры получился жестким.

Носитель несся по набережной на роликовых коньках, ловко лавируя между прохожими, и в момент перехода, когда сознание покинуло его, рухнул на бетонную плитку, проехавшись по ней плечом и щекой.

Падала на землю, сдирая кожу о шершавый камень, рослая девушка лет восемнадцати, а волна боли накрыла уже не ее, а Киру, надевшую новое тело.

Больно было очень. Саднил рассаженный локоть и огнем пекло расцарапанную скулу. Кира на секунду потеряла связь с реальностью – мир вокруг поплыл, закружился, стал нерезким – и застонала, чувствуя, как ее поднимают с тротуара чьи-то сильные руки. Она слышала голоса на незнакомом языке – эти люди явно обращались к ней, интонации были тревожны, они ждали ответа, а Давыдова только трясла головой. Окружающий ее мир не желал приходить в норму – джамп сам по себе может вызывать расстройства вестибулярного аппарата, а если после прыжка приложиться головой о мостовую, то эффект получается просто потрясающий.

Из розово-желтого тумана выплыло мужское лицо в нелепых роговых очках. Лицо шевелило губами, толстые щеки тряслись и голос звучал, как потусторонный – низкий, искаженный.

– Кииииииира… Кииииииира…

Какого черта? Он зовет меня по имени, но в этом мире у меня нет имени – я его не знаю! Ох, как больно!

Давыдова зажмурилась изо всех сил, и это, как ни странно, помогло. Боль, конечно, не прошла, зато, распахнув глаза, она увидела мир хотя черно-белым, но резким.

А еще через мгновение он обрел цвет.

Вокруг были люди. Много людей, привлеченных ее падением и последующей суматохой. Все они кололи ее взглядами, заслоняли небо…

– Кира, это ты? – спросил еще раз по-русски толстяк-очкарик. На самом деле у него был не бас, а слегка дребезжащий баритон, – не скажешь, что слишком приятный. – Жером! Жером! Не дергайся ты! Кира? Ты слышишь меня?