…Записку подбросили не без юмора – и при этом так, чтоб он не смог ее пропустить. Никак не миновал бы ее, даже если б провалялся весь день в постели, как малодушно собирался, вернувшись с облаков на землю. Ох как он понимал Бони и Паколета! А тут еще Гаудин со своими угрозами и упадническими пророчествами…

Нет, не по поводу Гаудина хандрил Сварог. Как уже говорилось выше, он просто чувствовал себя одиноко в королевском дворце.

Дел у короля Сварога, конечно, хватало. Можно и послов принять, и бумаги подписать, и повникать в отчеты с рапортами, и учинить разносы нерадивой челяди, и устроить смотр своим вооруженным силам, и встретиться с ходоками и челобитчиками, и чертов стул всего другого насовершать. Но ни принимать, ни вникать, ни совершать, равно как заниматься прочей королевской рутиной не хотелось. Хотелось же, дьявол побери, вольного ветра в лицо, скрипучего седла под собой, дыхания и фырканья разгоряченных скакунов, мерного покачивания Доран-ан-Тега на боку, незатейливых подколок и шуточек товарищей по странствию, цели впереди и неведомой опасности со всех сторон. Как в старые добрые времена. Однако впереди Сварога ждал очередной королевский день и никакого тебе вольного ветра. И оставалось в его состоянии лишь неприкаянно бродить по этажам и залам, по кишкам коридоров, рычать на засыпающую стражу, на бездельничающую прислугу, пытаться чем-то заняться самому, чтоб тут же это и прискучило. Поневоле поймешь отдельных коронованных особ, которые со скуки пускались во все тяжкие – начиная от безудержных утех с актрисками и заканчивая затяжной войной с соседями. А ведь он царствует всего-то ничего. То ли, э-хе-хе, еще будет…

Поэтому, когда Сварог обнаружил подброшенную записку, то почти что обрадовался. Записка сулила отвлечение от дворцовой тягомотины и, кроме того, обещала прямой выход на, с позволения сказать, людей, до которых Сварогу не терпелось добраться самому.

Хотя слово «подбросили» не подходило – записку пришпилили. На видное место. Местом непредставившиеся почтальоны выбрали, выражаясь по-королевски, кабинет для обязательных государевых раздумий. Или, говоря по-солдатски, сортир. Клочок плотной желтоватой бумаги размером с конфетный фантик письмоносцы прикрепили к внутренней стороне двери на высоте Свароговой груди. Но не кнопкой, как сперва показалось Сварогу, а предметиком, который сам по себе был призван навести его на размышления. Отшпилив листок, Сварог положил предметик на ладонь и поднес поближе к глазам. И увиденному ничуть не удивился.

На ладони, холодя кожу металлическим прикосновением, лежала маленькая шпажонка. Ее можно было принять за игрушечную, изготовленную миниатюрных дел мастером для какого-нибудь коллекционера затейных вещиц или для престарелого игрока в солдатики. Коллекционер мог бы поумиляться, разглядывая в лупу посеребренную рукоять с каким-то драгоценным камнем в навершье, изящную гарду, какие-то завитки или даже надписи на плоском клинке. Коллекционер расчмокался бы губами: «Ах, какая прелесть! Какая тонкая работа!»

Однако Сварог знал, что шпага самая что ни на есть настоящая. И не на что там любоваться. На его ладони оружие. И не исключено, что на этом крохотном клинке чья-то кровь.

Но вряд ли шпага послана ему в предупреждение. Сварог еще не ознакомился с посланием и не имел понятия, подписано ли оно. Скорее всего, шпажонка сама по себе является подписью.

Покинув кабинет для обязательных государевых раздумий и уединившись в кабинете для подписания личных королевских бумаг (также освобожденном от непременной внутренней стражи), Сварог устроился за столом, вогнал в столешницу клинок, который при надобности мог бы заменить портняжную иголку, и обратился к записке. Открепленная бумага завернулась в рулончик. Расправив ее и придерживая пальцами, Сварог прочел текст.