- Ну, так что там с легендой?
- Не терпится? Только, то не легенда, а быль. Что вы знаете про ведьм средневековой Европы?
- Их сжигали на кострах инквизиции, - спешно отрапортовала я.
- Этой ереси была подвержена почти вся Европа, но некоторые районы пострадали особенно сильно.
- Молодцы. А теперь дружно переходим на ты, раз уж пришло время этой правде вырваться на свободу.
Итак, жила-была юная девушка сказочной красоты где-то во Франции. Точное место нам не известно. На дворе стоял самый конец семнадцатого века. Костры ещё горели почем зря. На девушку донесли.  Донесли, что называется, облыжно. Не виновата она была ни перед законом, ни перед церковью в наличии ведовского дара. По крайней мере, так считал сам герцог. Но красоту свою вместе с честью она дарить ему не хотела. А вот дар у неё действительно был. И дар страшный, тяжёлый, сильный. Многое она могла, многое делать не хотела. Чистая, светлая дева неимоверной красоты. Ускользнула она из лап святой церкви, сбежала, рванула в Россию. В пути ей везло. Дошла, добежала, скрылась. А что было в те года в России, кто помнит? Это тысяча шестисотые года примерно. Ещё не излёт века семнадцатого, но примерно его середина.
- Бунты, Степан Разин. Точно не помню, если честно.
- Если вкратце, то Россия полыхала. И попала наша красавица из огня, да в полымя. Хоть не костёр, уже ладно. Но и пристроиться как следует не сумела. Сибирь тогда уже была русской землёй. Шла золотодобыча. Уж за  каким бесом занесло в эти края нашу девицу, мне неведомо. Но злость она держала на того герцога, а с ним и на всю французскую знать очень крепко. В Сибири она осела. Ну как осела, к кому-то должно быть прибилась. Лет ей уже было довольно много для незамужней девицы по меркам того времени. Должно быть, как тебе сейчас Эльза.
- Ну, спасибо!
- Я не о том. Ты представь, красивая, но из возраста невест уже почти вышла, бесприданница, чужачка, одно хорошо, знахарка. Вышла она тут замуж или ещё как, не знаю. В этой части легенды очень много домыслов, и мало достоверных фактов. А вот дальше наша легенда имеет уже куда более прочную почву под ногами. Есть письмо тех лет, и я сам рылся в местных церковных книгах о рождении детей, сопоставлял даты. Изучал историю рода Мари.
 Одно теперь известно точно, жила француженка долго и к концу тысяча семисотых родилась у неё внучка. Красавица, каких мало. В бабушку-ведьму и, что характерно, тоже с даром. Мон Анже! Так её потом будет звать твой предок, Шарль. Девицу назвали Марией. И росла она под строгим приглядом озлобленной на весь мир бабки. С лютой ненавистью в сердце ко всем представителям французской аристократии. Бабка расстаралась на славу. Да и было за что бабке ненавидеть французскую знать. У той самой бабушки наша Мари, мон Анже, научилась плести кружева дивной тонкой работы. Наследие с родины предков.
А потом  морозной зимой года 1812 в избушку к этой Мари заглянул француз. Она пожалела, приютила, вылечила. Думала, что солдат. Откуда ж ей было знать, что это целый герцог заглянул к ней в избу? Как водится, она его полюбила.
А как узнала, что перед ней герцог-француз, так хотела убить. Металась между ненавистью и любовью. Бегала в церковь, просила о вразумлении. Потом уж и вовсе поклялась извести. И извела бы, наверное. Так ли, иначе ли. Не знаю. Но вскорости Мария понесла под сердцем ребёночка от француза. И убить его уже не смогла. Побоялась накликать худую судьбу для ребёнка. Да и на шее француза был оберег от колдовства и порчи. Вот он, смотрите. Перед самым уходом в Бордо, он оставил его на память младенцу-бастарду.