Он стоял полубоком ко мне и о чем-то беседовал с барменом. Явно они знакомы, тот, заискивая, лимончик нарезает и ржет, сука. Значит, либо Олигарх здесь уже не раз бывал, либо те пообщаться успели в другом месте. Потом вдруг голову вскинул, меня заметил, и лыба пропала. Что такое, говнюк? Обо мне говорили?

Быстрый взгляд по сторонам, отметив, что неподалеку от Олигарха расположилась его «мебель»: три шкафа с совершенно нетоварными квадратными фейсами и такими же лысыми головами - прям группа поддержки.  И некое подобие «комода» низкого роста с модной бородкой по сотовому говорит, но глаз с босса не спускает. Главная и любимая шестерка Олигарха. Судя по количеству машин, снаружи еще парочку шкафов бродит, как минимум. Если не тупые, то черный вход тоже бдят, и хрен я отсюда выскочу, если что не так пойдет.

Я сунул руки в карманы и несколько шагов к бару сделал. В этот момент Олигарх обернулся, и я почувствовал, как округляются мои глаза и брови ползут вверх. Деняяяя, мать его! Это же Деня! Мой друг детства, с которым мы не один пуд соли, по которому тосковал больше, чем по матери родной и по отцу.

- Деняяяя! Златооов! – проорал и чуть присел от того, что сердце запрыгало, как чокнутое, где-то в горле.

- Гром! Громищееее!

Я кинулся к другу и схватил в охапку, приподнимая и сдавливая ребра. Ко мне тут же бросились шкафы, но Деня рявкнул.

- Вон пошли! Это же друг мой! Олег Громов! Засраааааанееец! Откуда ты взялся?

Теребит меня за плечи, как и я его. От смеха скулы сводит, и даже слезы на глазах выступили.

- Так это ты моего племяша погладил?

Киваю, а он смеется, заливается. И смех, как в молодости, заразительный, громкий, дурной. Конь. Черт бы его побрал, как я рад его видеть!

- Значит, достал говнюк, да?! Ты просто так гладить не будешь, ты у нас вроде как уравновешенный.

Мы оба знали, что это сарказм и неуравновешенным из нас был именно я.

- Был! Был, Деня. Теперь чуть что – за пушку хватаюсь или промеж глаз.

- Хорошо, что раньше без пушки! Охренеееть. Как и не было двадцати лет, Гром. Такой же придурок.

Теперь смеюсь уже я. Детство девятым валом захлестнуло. Как будто мне не под сороковник, и я только школу окончил. Распирает всего, трясет. Денис снова стиснул меня так, что из глаз искры посыпались.

- Эй, нам накрой пожрать в вип, коньяк самый дорогой неси, и чтоб не мешал никто. Парней распусти. Разборки отменяются.

- Денис Витальевич, у вас встреча, - забормотал «комод» и нервно забегал вокруг нас.

- Отмени. Все отмени. Какие к черту встречи?! Братуха мой здесь! Ты знаешь кто это, Леха? Знаешь кто? – потрепал меня по волосам, - Это друг мой с первого класса еще. С одного двора. С одной, мать ее, песочницы! Я его не видел долбаные двадцать лет! – обернулся ко мне, и глаза от радости сверкают, и я сам…аж трясет всего от эмоций. Да, мой братуха. Дружба у нас была какой вовек не сыщешь. Сдохнуть могли друг за дуга. Пока он не уехал с родителями в столицу.

– Я ж искал тебя, Громище! Ты съехал оттуда и как в воду канул. Громовых блин…как собак, сам знаешь. Думал, уехал ты север покорять, как мечтал. Давай, присядем. Черт, рад я тебе, Гром! Рад, п***ц как!

***

Через час сбивчивых рассказов и воспоминаний с сумасшедшими воплями и гоготом мы уже знали почти все друг о друге. Деня подливал мне коньяка, и мы выкурили все его сигареты, и ему тут же принесли еще одну пачку. Изменился он, конечно. Из пацана своего в доску в потрёпанных штанах и вечно грязной футболке превратился в человека с глянцевого журнала. Я себя рядом с ним ощущал рванью подзаборной. Без зависти или сожалений. Мне это было незнакомо. Просто констатация факта. Если б не дружба наша, такие, как Златов, в сторону таких, как я, даже не смотрят. На нем лоск невидимый. Налет денежный. Такие вещи видно невооруженным глазом. И дело не только в дорогих шмотках.