– Не хочешь тогда заняться чем-нибудь еще? Может, в пинбол сразимся? На бензоколонке «Галф» на Иннес поставили новый аппарат.

– Не. Просто отвези меня домой.

Нынешнее настроение Ченса было вполне понятным – такие уж это были дни. Разговор о бедности неизбежно потащил за собой и все остальное, что было для нас столь же реальным, – в том числе выпуск из школы, будущее, Вьетнам… До выпускных экзаменов оставалось всего лишь двенадцать дней, и призыв уже ждал нас обоих с распростертыми объятиями. Словно чтобы усилить эту мысль, миль через пять мы миновали здоровенный придорожный щит с крупной надписью:

Им требовались наши имена, адреса, гарантированная возможность восполнить ряды… И не один мой брат делал это реальностью. У нас обоих были друзья и знакомые, которые отправились во Вьетнам и погибли там.

– Ну и каково было подписывать все эти бумажки?

Я задал этот вопрос, просто чтобы возобновить разговор, но Ченс отвел глаза.

– Я этого еще не сделал.

Я открыл было рот и тут же закрыл его. Как только человеку мужского пола исполняется восемнадцать, закон дает ему ровно тридцать дней, чтобы встать на учет. У меня все еще оставалось время в запасе, но день рождения у Ченса – на три месяца раньше моего.

– Ты серьезно? – поразился я.

– Это мудацкий закон.

– Но все-таки закон.

– Это мудацкая война.

Мне пришло в голову, что Вьетнам мы не упоминали в разговорах вот уже несколько месяцев, и только теперь я осознал, что как раз Ченс и избегал поднимать эту тему. Если б я поднял ее сам, он отделался бы смешками. Если б я продолжал давить, то уклонился бы каким-то другим способом. Я слишком уж погряз в своих собственных заморочках, что даже и не подумал об этом как следует. Но сейчас мой лучший друг всего в двух коротких фразах открыл то, что держал в себе три долгих месяца.

«Мудацкий закон…»

«Мудацкая война…»

Я хотел было поднажать, но по одному его виду понял, что он не желает обсуждать этот вопрос. Молчание продолжалось до тех пор, пока я не остановился у его дома – облупленного куба с синим синтетическим полотнищем на крыше, прикрывающим протечку вокруг дымовой трубы.

– Хочешь, зайду? – спросил я.

– Я обещал маме вымыть кухню.

– Могу помочь, если хочешь.

– Не, сам справлюсь. – Ченс вылез и захлопнул дверцу. – Не забудь, что я тебе сказал про Бекки Коллинз! Ты, может, и не видишь, насколько при всех ее якобы понтах она жутко ранимая…

– Буду помнить.

– Тогда до завтра.

– В школе увидимся.

Я проследил, как он входит в дом, но не сразу тронулся с места. Неужели мой друг боится встать на призывной учет? Это просто не укладывалось у меня в голове. Он что, сознательный уклонист? Протесты против войны кипели на улицах и в новостях, но все это были всякие хиппи, трусы и люди из больших городов.

Что происходит, когда кто-то вроде Ченса нарушает закон?

Не объявят ли моего лучшего друга в розыск?

Как и Ченс, я не испытывал большого желания ехать домой, так что нацелил автомобиль в сторону городской черты. Я не очень хорошо запомнил, из какого именно дома забирал Джейсона в тот раз, но помнил перекресток: угол Уотер-стрит и Десятой. Когда я наконец добрался туда, то первым делом увидел во дворике возле дома двоих парней, которые лениво перебрасывались овальным футбольным мячом. Постарше меня, с длинными волосами, со свисающими с губ зажженными сигаретами, в футболках с обрезанными рукавами. Я поставил машину, прошел по растрескавшемуся тротуару и подождал, пока один из них не поднимет на меня взгляд.