– Прохлаждаешься, девчонка? Вставай давай, работы вагон, – произносит она высокомерно и морщит свой длинный нос, окидывает меня брезгливым взглядом, заставляя стесняться того, что я предстала перед ней в одной футболке.

– Простите… А вы кто?

– Я твоя хозяйка, меня Инесса Львовна зовут. И я не люблю тунеядцев, сразу предупреждаю.

– Это всё прекрасно, – встаю я с кровати, – но хотелось бы знать, о чем вы.

– Дерзишь? – разозлилась она и зашагала ко мне. – Хочешь работу потерять? Я тебя быстро за порог выброшу.

– А я здесь работаю? И что это за место?

– Еще и тупая, – закатывает она глаза. – Пойдем со мной, – командует.

– Но куда? – спрашиваю, а сама уже выхожу за порог. Может, там станет что-то яснее и меня выпустят наружу? Все-таки общаться с женщиной, хоть и строгой, не так жутко, как с двумя огромными мужиками. Тот длинноволосый нагнал на меня страху, надо сказать. Красивый, но страшный. У меня от него мороз по коже. Второй тоже пугает, но не так сильно…

Пока я размышляю, мы с «хозяйкой» доходим до какой-то небольшой каморки с инвентарем для уборки и моющими средствами. Носатая открывает дверь и чего-то ждет. Но, не видя с моей стороны реакции, закатывает глаза.

– Расторопнее надо быть. Вперед, к подвигам, начти с туалетов. И оденься уже, – еще один брезгливый взгляд на меня, – здесь есть униформа и всё необходимое для уборки. Чтобы к обеду все туалеты и нижний этаж были убраны. Верхним займутся другие девочки. Болтать с ними и отвлекаться не смей. Я узнаю. Открытие клуба в двадцать два часа.

– Но… – тянусь я к ней, чтобы расспросить подробнее, однако она уже уходит, оставляя меня на пороге каморки.

Значит, это клуб и я тут буду работать уборщицей? Что ж, это лучше, чем оказаться в чьей-то постели. А еще хуже было бы стать женой Михаила Измайлова по-настоящему. Так я думаю, пока не начинаю уборку. Как бы я ни искала, не нахожу перчаток. Что за напасть? Есть всё. Моющие средства, швабры, парогенератор и несколько комплектов униформы. А вот перчаток нет, и спустя несколько часов я получаю вымытые туалеты и нижний этаж и ужасно красные руки. Кожа потрескалась. Зудит. Пошла какими-то пятнами. Я что, ее сожгла?!

Не зная, что делать, иду обратно к себе в комнату и, включив холодную воду, подставляю под нее ладони. Шиплю от боли, прикрывая глаза, но, к моей радости, боль потихоньку уходит, кожа остывает и уже не ноет так сильно.

– Это лучше, чем быть подстилкой этого зверя, – повторяю я своему отражению, зло смахивая подступившие слезы. – Всё лучше, чем это, – шепчу как спасительную мантру.

Стыдно признаться, но к работе я была совершенно не приучена. Отец с детства растил меня с надеждой на то, что сможет подороже продать. Таков уж наш мир.

Мир, где главное – власть и деньги.

Наверное, именно поэтому мама и ушла, решив, что смерть – это избавление. И если раньше я винила ее за такую слабость, теперь, когда мне самой пришлось пойти на такой шаг, я не могла больше злиться.

Я сама стала слабой.

Джавед

– Измайлов звонил, спрашивал про свою женушку, – делая тягучий глоток коньяка из бокала, ставлю я в известность брата.

Девчонка у нас уже пару дней, но мы так заняты делами, что даже не видим ее. Возможно, оно и к лучшему, пусть поработает и поймет, каково это. Может, быстрее созреет, чтобы согреть нашу постель. Белоручке будет полезно помахать тряпкой.

– И что ты ответил? – ухмыляется Алим.

– Сказал, что, если позвонит еще раз, начну высылать ему его сучку по частям, – отвечаю я, сканируя взглядом клуб.

Он был моим детищем. Моей гордостью и единственной отдушиной после потери Любы.