– Ялта у тебя за спиной. Впереди Алупка, Форос. Ты только не очень спеши. Я тут рядом к дядьке зайду. Он часто в Севастополь по делам ездит. Вдруг ты везучий? Тогда мы с тобой еще сегодня встретимся.

Наиль ловко и быстро, по-обезьяньи, взобрался на каменный вал, тянущийся вдоль дороги, обернулся, взмахнул Юре рукой и тут же исчез. Какое-то время Юра еще слышал шорох осыпающихся под ногами Наиля камней, а потом и он стих. И лишь шум ленивого прибоя и резкие гортанные крики драчливых чаек, снующих вдоль морского обреза, подчеркивали наступившую тишину.

Юра остался один. Он неторопливо и задумчиво вышагивал по пустынной пока дороге. Где-то там, далеко-далеко, были Александро-Михайловка и Кача и, конечно же, добрейший Константин Янович. Если его не коснулся жестокий приговор военного трибунала, о чем Юра даже боялся думать, но если он, к счастью, жив, то, конечно же, казнит себя за то, что слишком уверовал в Юрин талант летчика или за то, что безоглядно полюбил его. Наверное, он пытался отыскать потерпевший аварию «Ньюпор». И если нашел и увидел его сгоревший остов, решил, что Юра погиб.

Юра представил себе траур в доме Лоренцов: заплаканная тетя Оля сидит за обеденным столом, с головой, перевязанной мокрым полотенцем, а Лиза молча ходит из комнаты в комнату, словно что-то сосредоточенно ищет и никак не может найти. В доме стоит густой запах валерьянки…

Впрочем, к чему он бередит свою душу? Может, кто-то из тех мальчишек-татарчат, которые видели его после посадки «Ньюпора», сообщили дяде, что он не только не разбился, но даже совсем не пострадал, и Лоренцы теперь его с нетерпением ждут.

Вышагивая по дороге, Юра иногда оборачивался в надежде разглядеть вдали приближающуюся к нему тачанку или бричку на резиновом ходу – он недавно видел такую в Каче. Они легкие и по любой дороге несутся очень быстро. На такой бричке он бы до Качи еще задолго до захода солнца добрался. Но было все еще очень рано, и дорога оставалась пустынной.

Увлеченный своими фантазиями, Юра не сразу услышал, как за его спиной раздались какой-то скрип и топот. Обернувшись, он увидел совсем близко от себя телегу с запряженной в нее тощей лошадкой и двух седоков. В одном из них он узнал Наиля, он широко улыбался. На облучке с вожжами в руках восседал пожилой татарин. Возле Юры они остановились.

– Тебе повезло, Юрка, – спрыгнув с телеги, весело сказал Наиль. – Это мой дядя. Его зовут Ахмет. Он как раз собирался ехать в Севастополь, я его чуть-чуть поторопил.

После чего Наиль стал о чем-то долго и настойчиво говорить с дядей. Дядя хмурился, ему не очень нравились слова Наиля. Во время всего этого разговора он время от времени оценивающе поглядывал на Юру.

– Дядя не говорит по-русски? – спросил Юра у Наиля.

– Плохо. Но он хороший, – ответил Наиль.

– Я так понял, ему что-то не нравися в вашем разговоре. А говорили вы обо мне.

– Все правильно, – согласился Наиль. – Дядя спрашивает, ты кого-то боишься? Почему ты ушел от партизан?

– Почему он так подумал?

– Он говорит, у тебя полушубок много раз горел, и сам ты пахнешь дымом. Ты жил у партизан? Почему ты убежал от них? Ты – за белых?

– Нет.

– Дядя слышал: партизаны взяли в плен мальчишку, который прилетел туда на аэроплане белых.

– Скажи дяде, это долго объяснять, – попросил Юра. – Скажи, мне неохота ни с кем всречаться. Мне просто надо попасть в Александро-Михайловку. Там мой дом, и меня там очень ждут.

– Я мало-мало понимай, – сказал вдруг Ахмет и стал вновь что-то говорить Наилю.

– Он говорит, что ни ему, ни тебе не нужны неприятности, и поэтому он просит тебя переодеться. Иначе вас остановят уже в Форосе. Теперь везде в Крыму военный режим.