Не зная пока подробностей убийства Николая Прохорова, Бибаев в душе искренне молил Аллаха о том, чтобы того прирезал собутыльник во время очередной попойки. В противном случае огласки уже избежать не удастся.

…Миновав чисто выметенный дворик полицейской части, мы с Никодимом Ананьевичем вошли в уютную комнату. Язык не поворачивался обозвать ее казенным кабинетом. Небольшая, чисто убранная и хорошо протопленная. Вот только домашнее впечатление портили грубая решетка на окне, да пропитавшее мою одежду камерное амбре.

Небрежно пнув в мою сторону колченогую табуретку, сам конвоир устроился за маленьким столиком, с деловым видом закопавшись в бумагах. Минут через пять распахнулась входная дверь, и в комнату ураганом ворвался хорошо сложенный, симпатичный парень лет тридцати. На его по-мальчишески румяном лице комично смотрелись жиденькие усы, с модно закрученными вверх кончиками.

На ходу сбрасывая пальто, он жестом усадил на место подскочившего Никодима и, улыбнувшись, представился:

– Околоточный надзиратель Петр Аполлонович Селиверстов, к вашим услугам.

Повернув стул спинкой вперед, с размаху плюхнулся на сиденье, и продолжил:

– Ну, что ж, приступим… Имя? Фамилия? Когда и где родились? Сословие? Вероисповедание?

Выдержав сколько можно паузу, я, будь что будет, все же решился ответить:

– Степан Исаков. Родился 5 февраля…, – и тут я запнулся, в поисках ответа блуждая глазами по сторонам, пока не наткнулся на настенный церковный календарь. Судя по нему, на дворе стоял 1879 год. Ругнувшись про себя неприличным словом за вопиющую невнимательность, и со скоростью калькулятора произведя вычисления, уверенно закончил, – 1843 года в городе Вышний Волочек Тверской губернии.

Остался вопрос о сословии. Поскольку крестьянином я никогда не был, а звание старшего офицера, пусть даже в прошлой жизни, как-никак позволяло претендовать на жалованное дворянство, пришлось выбирать компромисс:

– По происхождению мещанин, – если не изменяет память, простой горожанин. Я прикинул, такой генезис в вольном толковании не так уж далек от истины. – По вероисповеданию – православный.

Заминки в ответах сильно не понравились околоточному. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, если человек не может быстро и вразумительно ответить на элементарные вопросы касаемые его самого, значит, он, скорее всего, банально врет.

Выражение лица Селиверстова с обманчиво-простодушного в одну секунду сменилось на напряженно-хищное. Сыщик почуял добычу и, скорее всего, решил, не теряя даром время, примерить меня на последнее убийство. Уже без улыбки, он холодно продолжил допрос:

– Из какой местности изволили прибыть, любезнейший и когда?

– Не далее как вчера вечером из Казани, – ответ родился сам собой. В Казани я служил много лет назад после окончания военного училища. Оставалось надеяться, что когда совсем придавит, география города вспомнится сама по себе.

– Значится из Казани, – повторил за мной околоточный, задумчиво покачивая головой. – Издалече, однако. Не утомились, дорогой-то? – и не дожидаясь ответа, приторно продолжил: – А документик, личность удостоверяющий, какой у вас имеется?

Гаже вопроса придумать было сложно. Я ни сном, ни духом не ведал, какими документами здесь должен располагать добропорядочный обыватель.

– Документов в настоящее время показать не могу. В силу определенных обстоятельств их у меня просто нет.

– Так, так, так, интересненько, – покачал головой Селиверстов и неожиданно подскочив, грозно рыкнул:

– Очень печально-с!.. Для тебя, голубь, печально! – фамильярный переход на «ты» оптимизма мне не добавил.