– Это моя работа. Он и тебя не больно-то жалует.

– Про меня и разговора нет – я его главный оппонент, а значит, и главная головная боль. Так что случилось?

– Пока только тебе. В новостях еще ничего нет. Это уже не Хикманн, а его суперинтендент просил придержать, пока они собирают свидетелей.

– Много ли свидетелей у самострела.

– В том-то и дело. Тело нашли на краю школьного футбольного поля после вчерашнего фейерверка в ночь Гая Фокса1. Мальчик – Руперт Филипс, ученик выпускного класса. Выстрел снизу в голову из охотничьего ружья. Отец – член стрелкового клуба в Йорке. Большой любитель фазаньей охоты. Ружье зарегистрировано. Все честь по чести. Естественно, за шумом фейерверков никто не слышал выстрела.

– Немало, однако, ты накопала. Видно, Джим тебя не сразу выгнал.

– Я опоздала. Тело уже увезли. Но у меня есть информатор в морге.

– Где только у тебя их нет.

– Это комплемент? Эйлин, ты сама сказала, что суицид среди нашей молодежи принимает масштабы эпидемии. Я решила серьезно взяться за эту тему. Буду делать свое журналистское расследование. Мне нужна твоя помощь. Дай почитать дела остальных троих.

– Я дома дела не держу. Они все в офисе. И, собственно, по делу суицида было только одно слушание, и то косвенное. Мать прошлогодней самоубийцы Камиллы Файербол обвинялась в поджоге из мести, но прямых доказательств к моменту суда у обвинения не было. Дело, как ты помнишь, было закрыто.

– Эйлин, будь уверена, в этот раз будут и виновные, и доказательства. Тебя обязательно пригласят. Дружим?

– Попробуй с тобой не дружить. Ты машину рядом с домом оставила?

– Ага.

– Тогда поедем на твоей, моя в гараже.

– В «Маршалл и Маршалл»?

– Куда же еще!

Криминалист уже закончил свою работу, пара дежурных констеблей еще прочесывали кустарник, опоясывающий футбольное поле, в поисках чего-то. Чего? Никто не знал. Подобрали обрывки бумажных корпусов фейерверков, пару окурков и обертку от жвачки. Дождь, ливший всю ночь, размыл все следы, и даже крови вокруг головы мальчишки на земле почти не осталось. Джим приподнял оградительную ленту, пролез под ней и направился к машине.

– Всем спасибо. Увидимся в участке.

На душе было паршиво. Как же он не любил такие дела… Сейчас начнется… Опять подросток, опять суицид… Придется снова доставать старые дела. А в них… тупик. Все проверяли и перепроверяли сто раз.

Выходя из машины, он краем глаза увидел припаркованную на служебной стоянке машину Оливии Стоун и уже приготовился выговорить ей за нарушение порядка – служебная парковка для сотрудников, – но в это время из машины вышла Эйлин Колд – его заклятая врагиня. Джим даже себе не мог признаться в чувствах, которые эта женщина в нем вызывала. Восторг? Влюбленность? Тихая ненависть или зависть? Наверное, все вместе. Но зависть больше всего. Он понимал, что и умом, и образованием она стоит на порядок выше него. Нет, все-таки не зависть, а сожаление. Сожаление, что не дал Господь ему – Джиму Хикманну – ни таланта, ни денег стать таким же, как она. В принципе, он любил свою профессию, но считал, что если бы у всех были равные стартовые возможности: состоятельные родители, престижный университет, установка на уважение государства и порядка в нем, то он – Джим Хикманн – обществу был бы не нужен. И не возился бы он со всякой человеческой мерзостью, а был бы нормальным, рядовым служащим с рабочим днем с 9 до 5 и выходными с семьей. Семьи у Джима уже давно не было. Родители ушли в другой мир. Жена – к другому мужчине. К одному из этих: с 9 до 5.

Все это прокатилось в голове инспектора одной волной, и он с серьезным лицом поприветствовал женщин: