— Какая статья? Какие сокамерники? Ты о чем?

— Извини! — отозвался тот, стискивая ладонью собственные виски. — Накипело! Вас ведь, молодежь «золотую», хрен поймешь! Вчера вон сына одного из наших депутатов гайцы приняли с двумя килограммами героина! И чего, спрашивается, ему не хватало в этой жизни?

Вячеслав задумчиво почесал затылок:

— На мой счет не переживай — ни с чем противозаконным я не связан!

— Хорошо! — родитель с облегчением откинулся на спинку кресла. Улыбнулся. Измученно, но искренне. — Тогда зачем ты здесь?

— Я так, — стиснул зубы, наверняка представляя, сколь ущербно и жалко выглядит сейчас со стороны, — просто…

«И все из-за нее! Мямлю тут, как идиот, из-за этой рыжей сучки!»

— Совет твой нужен!

Отец наблюдал за ним не меньше минуты.

Молча. Внимательно. С легким прищуром.

А потом, очевидно, подтверждая какие-то собственные догадки, кивнул и обратился к секретарю по селекторной связи:

— Ольга Васильевна, будьте добры, накапайте нам в кофе по три капли коньяка!

— Хорошо, Александр Борисович!

Слава удивленно вскинул брови:

— Я за рулем!

— Вызовем водителя! — отмахнулся отец. — Рассказывай!

«И как это сделать? С чего начать?»

С главного, пожалуй.

«Да, с самого главного!»

С того, от чего душа кровоточит...

С того, от чего мутнеет рассудок…

С того, от чего так сильно ноет за ребрами…

— Она, — горло сдавил болезненный спазм, руки непроизвольно сжались в кулаки от первобытной ярости, вновь вспыхнувшей в крови с чудовищной силой, — она с моим другом… спит!

Тишина в ответ. Звенящая.

И понимающий сочувствующий взгляд.

Щелчок селектора:

— Ольга Васильевна, не нужно кофе! Несите сразу коньяк!

Красный рассмеялся бы от комичности ситуации, но внезапно обессилел.

Равнодушным стал. Ко всему.

— Изменяет, значит? — задумчиво протянул отец, даже не уточняя, о ком идет речь. Его старик был очень проницательным человеком. Наверняка уже сообразил, что прошлый их разговор о «ком-то» безликом и последнее заявление Вячеслава напрямую связаны между собой.

— Нет! — горький смешок. — Это не измена. Она же встречается с ним.

— И с тобой тоже… встречается?

— Нет! Мы никогда… ни разу. Меня презирает!

— Есть за что?

Тяжелый вздох.

— Есть!

Пауза. Длинная. Неловкая.

И вопрос из категории «удар ниже пояса»:

— Любишь?

Красницкий аж спину выпрямил, как по команде «смирно».

Дыхание перехватило. Вся кровь внезапно устремилась в пах.

Как и во время их тесного контакта с Синичкой в кабинете Мосолова.

«Соберись!»

— Кого?

— Ее! — невозмутимо. — Девушку друга, полагаю?

— Нет! Нет, конечно! Ты с ума сошел? Нет!

— В таком случае я не совсем понимаю, чего ты хочешь?

Не выдержав, Вячеслав вскочил на ноги и принялся мерить помещение торопливыми шагами, рыча под нос озлобленно:

— Я сам не понимаю! Но меня очень пугает, что друга убить хочу!

— За что?

— За то, что посмел прикоснуться к ней! Хочу вырвать его руки под самый корень! А ее — придушить к чертовой матери! Или…

— Или?

— Или отыметь суку, как следует, чтобы знала!

— Чтобы знала что?

— Кому принадлежит! — выпалил в сердцах, набычившись.

Александр Борисович понимающе хмыкнул:

— И кому же она принадлежит, сынок?

— МНЕ!

— Ясно, — хитрый прищур, — точно не любишь-то?

— Точно!

— Присядь тогда! Чего мечешься?

Пытаясь выровнять сбившееся дыхание, Красный вернулся на свое прежнее место. Отец подался вперед, проникновенно вглядываясь в его лицо.

— Что, Слав? Хреново тебе? Кровь-то, смотрю, бурлит? Покоя не дает? Да?

Молодой человек сник:

— Да…

— А будет еще хуже, если не прекратишь обманывать самого себя!

— С чего ты взял, что я…

— Только слепой поверит в твою легенду про тотальное безразличие к ней!