- Ну конечно, - трубка засочилась ядом. – Прием, да. Устала. За день столько хренов пересмотреть и перелапать, ясный хрен, утомительно. Куда ж еще один-то.

- До свидания, Саша, - я нажала на значок отбоя.

- Оу… - прокомментировал Тарас. – И этот ковшик сломался. Соболезную.

Можно подумать, я слышала подобное в первый раз. Сначала задевало, и очень сильно. Потом остались только досада и сожаление: и ты, Брут.

Наша матушка без конца подозревала отца в шашнях с пациентками. Он, конечно, всегда был зверским бабником и не пропускал ни одной смазливой врачихи или медсестры в своей больнице. Но приходивших лечиться как женщин не воспринимал – сам говорил. Меня сложно было заподозрить в интиме с пациентами, страдающими венеричкой, но моим мужчинам хватало и того, что я каждый божий день держала в руках посторонние причиндалы. Кого-то моя специальность отпугивала сразу, еще при знакомстве, кого-то некоторое время спустя. Сашка, можно сказать, установил рекорд – продержался больше двух лет.

Впрочем, этот его выбух давал мне вполне обоснованный повод поставить точку. Даже если было сказано со зла, все равно означало: мысли такие по чердаку бродят. Я могла спустить на тормозах, сделать вид, что ничего страшного не приключилось. Но, как ни крути, отчетливо проступило начало конца. Есть ли смысл тянуть? Да, нам было хорошо вместе, и все же к чему лукавить, даже в самые лучшие моменты я в его руках от счастья и удовольствия не умирала. Не скучала, если не видела один день, и не ждала новой встречи, едва за ним закрывалась дверь.

А вообще это со мной было? Да. Но так давно и так недолго, что, кажется, в другой жизни.

4. 4.

- Том, забей, - посоветовал Тарас, вырулив на Невский.

С аукциона мы сбежали, посидев в зале для приличия минут пятнадцать. Специально нашли места поближе к двери, хотя никому ни до кого не было дела. Многие ушли еще до начала, потусовавшись и выпив халявного шампанского.

- Ты о чем? – не сразу сообразила я. – О Сашке, что ли? Да брось. Неприятно, но переживу. Это маркер. Лучше сейчас, чем потом. Хотя еще лучше было бы, конечно, сразу, а не через два года.

- Ну… где-то я могу его понять, - осторожно заметил Тарас.

- Правда? И что? Пойти в чистые дерматологи? Ты можешь себе представить, что наш папенька взял бы и переквалифицировался в терапевта? Только потому, что маме не нравились его ежедневные тактильные контакты с посторонними женскими письками? Помнишь, как у «Машины»? «Не стоит прогибаться под изменчивый мир»[1].

- Пока будешь ждать, что мир прогнется под тебя, так и останешься одна, - возразил Тарас.

- А зачем мне мужик, если он не в состоянии понять элементарные вещи? Что члены, на которые я любуюсь, - это всего лишь биоматериал. И к сексу они имеют только то отношение, что пострадали от него. Что должно быть в голове, если человек думает, будто меня может возбуждать конец, который хозяин совал непонятно куда - пока не подцепил какую-то дрянь?

- Ну мне-то не обязательно объяснять, я в курсе.

- А раз в курсе, так какого хобота несешь всякую хрень? – я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

- Кстати, я на днях видел Стаса, - помолчав, сказал Тарас.

- Mentula[2]… - процедила я сквозь зубы.

За что я всегда любила латынь, так это за ее энергичность и экспрессивность. В плане обсценной лексики древние римляне были те еще охальники. Да что там, даже самые обычные медицинские термины на латыни звучат вполне ругательно. А уж связанные с моей рабочей областью - и подавно.

- «Кстати» - это к чему?

- Что к чему? – не понял Тарас.