– А если не вернет? – спросила я. – Может ведь так случиться?

Сама не знаю, откуда во мне вдруг поднялось такое волнение. Потому что… ну потому что Ормонд был прав. Если живешь в одиночестве, если у тебя нет ни друзей, ни возлюбленных, то какая разница, где именно жить?

И Креван сейчас смотрел на меня так, что я готова была обо всем забыть – и остаться здесь после того, как выполню все заказы.

– С учетом того, что я сегодня узнал от начальства, может случиться всякое, – уклончиво ответил Креван. – Давайте-ка проверим кое-что.

***

Креван

Вино друайян имеет одну удивительную особенность: оно способно прояснять все нити и переходы того поля, которое окружает любое живое существо – и нормайсов, и обитателей теневой стороны. Алина выпрямилась и села за столом, как прилежная ученица: руки сложены перед собой, взгляд направлен вперед.

– Дышите ровно, – велел я и осторожно направил в ее сторону маленькое заклинание. Оно погрузилось в поле Алины, похожее на прозрачный кокон с едва заметными оттенками сиреневого и бирюзового, и плечи девушки едва заметно дрогнули, словно она что-то почувствовала.

А ведь не должна была.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я, наблюдая за тем, как заклинание погружается все глубже, входя в связь с выпитым. Вскоре кокон, окружавший Алину, выбросил нити, в основном, золотые и зеленые.

Хороший знак. Девушка полностью здорова, у нее легкий характер и она смотрит на жизнь без гнева и злости. Такие, как она, приживутся в любом мире и будут там счастливы. Вот и хорошо – может, Алина и правда захочет остаться здесь.

Я был бы рад. Конечно, хочется надеяться, что у нас с ней что-то получится, но даже если ничего не выйдет – пускай. Жить с инквизитором трудно, и все это прекрасно понимают.

– Хорошо, – ответила Алина. – Только немного щекотно в груди.

– Это мое заклинание, – сообщил я. – Оценивает то поле, которое вас окутывает, и ищет в нем возможные нити махнагарны.

Ормонд машинально отправил кусок шоколада в клюв и, проглотив, спросил:

– Не видно пока?

– Нет, – ответил я, и заклинание рассеялось: оно уже сделало свою работу. – Ни следа. Наша махнагарна работала не одна, ее прикрывали. И вещи, которые были с ней, тоже.

– Она что-то сперла из лавки? – Ормонд разволновался так, что вздыбил перья и даже крыльями хлопнул: я за ним такого никогда не замечал.

– Ничего, – ответил я и обновил наши бокалы. – Этот товар дал ей кто-то другой. Принес кто-то из покупателей, передал.

Ормонд насупился. Я готов был поклясться, что его перья потемнели. Алина смотрела на меня, не сводя глаз, и этот взгляд был словно маленькое солнце.

– Он ничего не покупал, – вдруг сказала Алина. – Но пару раз заходил – просто так, посмотреть. И передал ей товар.

– Почему ты так решила? – осведомился Ормонд.

– Я работала в букинистическом магазине, – ответила она. – Есть такой тип покупателей: они просто ходят и смотрят. Убивают время или им просто нравится обстановка, или не могут ничего выбрать. Иногда берут какую-нибудь мелочь.

Звучало вполне логично. Ормонд вдруг вздыбил перья еще сильнее, почти превратившись в шар, и воскликнул:

– Ну точно же! Была дрянь: стоит, свечи своими лапами немытыми перебирает, а по морде наглой видно, что у него ни грошика нет. А эта дура махнагарна сидит за прилавком, глаза в никуда уставила. Я даже ухнул. Что, говорю, мил-человек, дело пытаешь или от дела лытаешь? Если нужны свечи, так бери. А не нужны – шагай.

Алина торжествующе улыбнулась – обрадовалась, что ее догадка оказалась полезной. Я, кажется, всю жизнь столько не улыбался, сколько за эти сутки, которые она провела в нашем мире – но на нее нельзя было смотреть и не чувствовать, как улыбка появляется на лице сама по себе.