Нильс и сам не знал, как ему удалось перебраться на спину Мартина. Никогда Нильс не думал, что гуси такие скользкие. Обеими руками он вцепился в гусиные перья, весь съежился, вобрал голову в плечи и даже зажмурил глаза.

А вокруг выл и гудел ветер, словно хотел оторвать Нильса от Мартина и сбросить вниз.

– Сейчас упаду, вот сейчас упаду! – шептал Нильс.

Но прошло десять минут, двадцать, а он не падал. Наконец он расхрабрился и чуть-чуть приоткрыл глаза.

Справа и слева мелькали серые крылья диких гусей, над самой головой Нильса, чуть не задевая его, проплывали облака, а далеко-далеко внизу темнела земля.

Она была совсем не похожа на землю. Казалось, что кто-то расстелил под ними огромный клетчатый платок. Каких только клеток тут не было! Одни клетки – черные, другие желтовато-серые, третьи светло-зеленые.

Черные клетки – это только что вспаханная земля, зеленые клетки – осенние всходы, перезимовавшие под снегом, а желтовато-серые квадратики – это прошлогоднее жниво, по которому еще не прошел плуг крестьянина.

Вот клетки по краям темные, а в середине – зеленые. Это сады: деревья там стоят совсем голые, но лужайки уже покрылись первой травой.

А вот коричневые клетки с желтой каймой – это лес: он еще не успел одеться зеленью, а молодые буки на опушке желтеют старыми сухими листьями.

Сначала Нильсу было даже весело разглядывать это разноцветье. Но чем дальше летели гуси, тем тревожнее становилось у него на душе.

«Чего доброго, они и в самом деле занесут меня в Лапландию!» – подумал он.

– Мартин, Мартин! – крикнул он гусю. – Поворачивай домой! Хватит, налетались!

Но Мартин ничего не ответил.

Тогда Нильс изо всей силы пришпорил его своими деревянными башмачками.

Мартин чуть-чуть повернул голову и прошипел:

– Слуш-ш-ай, ты! Сиди смирно, а не то сброш-шу тебя…

Пришлось сидеть смирно.

Весь день белый гусь Мартин летел вровень со всей стаей, будто он никогда и не был домашним гусем, будто он всю жизнь только и делал, что летал.

«И откуда у него такая прыть?» – удивлялся Нильс.

Но к вечеру Мартин все-таки стал сдавать. Теперь-то всякий бы увидел, что летает он без году один день: то вдруг отстанет, то вырвется вперед, то будто провалится в яму, то словно подскочит вверх.

И дикие гуси увидели это.

– Акка Кебнекайсе! Акка Кебнекайсе! – закричали они.

– Что вам от меня нужно? – спросила гусыня, летевшая впереди всех.

– Белый отстает!

– Он должен знать, что летать быстро легче, чем летать медленно! – крикнула гусыня, даже не обернувшись.

Мартин пытался сильнее и чаще взмахивать крыльями, но усталые крылья отяжелели и тянули его вниз.

– Акка! Акка Кебнекайсе! – опять закричали гуси.

– Что вам нужно? – отозвалась старая гусыня.

– Белый не может лететь так высоко!

– Он должен знать, что летать высоко легче, чем летать низко! – ответила Акка.

Бедный Мартин напряг последние силы. Но крылья у него совсем ослабели и едва держали его.

– Акка Кебнекайсе! Акка! Белый падает!

– Кто не может летать, как мы, пусть сидит дома! Скажите это белому! – крикнула Акка, не замедляя полета.

– И верно, лучше бы нам сидеть дома, – прошептал Нильс и покрепче уцепился за шею Мартина.

Мартин падал, как подстреленный.

Счастье еще, что по пути им подвернулась какая-то тощая ветла. Мартин зацепился за верхушку дерева и повис среди веток. Так они и висели. Крылья у Мартина обмякли, шея болталась, как тряпка. Он громко дышал, широко разевая клюв, точно хотел захватить побольше воздуха.

Нильсу стало жалко Мартина. Он даже попробовал его утешить.

– Милый Мартин, – сказал Нильс ласково, – не печалься, что они тебя бросили. Ну посуди сам, куда тебе с ними тягаться! Давай лучше вернемся домой!