– Тяжело тебе приходится, девочка!

И хотя бы по одной этой причине (пусть потом и появились многие другие) Кэтрин решила, что Наташа прекрасна, и очень обрадовалась, что та выбрала в качестве подруги именно ее.


Остальную часть дня Кэтрин провела в хлопотах по хозяйству – чистила окна в столовой, поливала цветы в зале, готовила канапе на вечернее собрание и ужин для своей семьи. Справившись со всем этим, Кэтрин собрала белье, погладила простыни и аккуратно сложила их в шкаф с постельным бельем, где они будут теперь дожидаться своей очереди. По ее подсчетам, ими воспользуются в среду. Наконец, когда было что-то около половины четвертого, Кэтрин расчесала волосы, воспользовалась парфюмом и нанесла тонкий слой румян на скулы. Затем надела розовую льняную юбку и кардиган, который застегнула на все пуговицы, чтобы выглядеть «женственно и просто», – как раз по инструкции Марка.

Каждый вечер Кэтрин садилась за свой белоснежный туалетный столик, перед огромным трюмо, и начинала приводить себя в порядок. В ее голове постоянно всплывал текст какой-то старой песни, она вспоминала ее уж слишком часто. Звенела, как будильник, который Кэтрин не знала, как выключить:

Знай, моя милая, нужно желанной
Быть для супруга всегда!
Только не мрачной и не жеманной —
Может он бросить тогда…

Кэтрин прорепетировала перед зеркалом свою коронную счастливую улыбку. Ей приходилось заставлять себя улыбаться почти каждый день, потому что уже очень и очень давно улыбаться у нее не было никакого желания.

Глядя в зеркало, Кэтрин всегда ожидала увидеть, как ее лицо расплывается, словно яйцо на сковороде или часы на картине Дали, стекая вниз по столу и превращаясь в горькую лужицу. И ее всегда удивляло, что лицо все еще на месте, как надо. Вот только улыбка ее подводила: губы улыбались, но глаза в этом спектакле участвовать отказывались, оставаясь неподвижными и испуганными, как бы она ни старалась. Значит, просто нужно постараться еще. Вот тебе и ответ, Кэтрин: постарайся уж.

Глава 4

Пять лет назад


В кабинете адвоката стояла духота, повсюду были навалены стопки толстенных книг, а на стенах висело нечто, что напоминало Кейт рыболовные снасти. Тут было несколько жутко древних удочек и порванный садок – даже маленькая рыбка без труда выбралась бы из него. Подоконники представляли собой кладбище пауков и мух, лежавших на спинках, словно гнилые ягоды. В солнечных лучах, пересекавших комнату, были хорошо заметны кружащиеся повсюду частички пыли.

Кейт почувствовала, как у нее в горле першит от всех этих чешуек и пылинок. Она попыталась закрыть рот, но открыть окно просить не рискнула. Наверное, не стоит пускать сюда грязь и сырость центрального Лондона. Кроме того, ей нравилась царящая в офисе мистера Барнса тишина.

Кейт была на свободе всего три дня и шесть часов. Из положенных восьми лет она отсидела пять и теперь была готова увидеть мир. Самое большое удовольствие до этого дня ей доставляла возможность молчать: в такси, которое везло ее из тюрьмы, в номере гостиницы, где она остановилась, и вот теперь в этом грязном офисе в Найтсбридж, перед тем, кому Марк доверил самое дорогое. Деньги.

Мистер Барнс, адвокат, был явно человеком старой школы: с красным отечным лицом и в извечном твидовом костюме. Вероятно, когда-то даже окончил Маунтбрайерз. Перед такими Марк обычно ходил на цыпочках. Скорее всего, этот мистер Барнс уже пересказал дружкам историю Кейт за бокальчиком пива и кусочком воблы – она определенно была представлена как опасная преступница, страшная женщина, зарезавшая всеми уважаемого и неоднократно награжденного государственными наградами директора школы Маунтбрайерз.