Кэтрин уже потеряла счет тем новомодным пластиковым прищепкам, которые купила и сломала за годы их с Марком брака – часто они ломались даже раньше, чем она думала. А вот эти деревянные штучки с выпуклыми головками и точно рассчитанными сторонами служили женщине верой и правдой. Когда-нибудь Кэтрин передаст их Лидии. От мысли об этом ей стало смешно – Лидия бы точно устроила грандиозное шоу. Хотя однажды, когда она была совсем ребенком, ее дочь выбрала одну из прищепок, взяла большой черный фломастер и нарисовала на нем рожицу. Кэтрин назвала эту конкретную прищепку Пегги и до сих пор, глядя на нее каждый день, она умиленно улыбалась. Может быть, когда Лидия станет чуть старше, она посмотрит на все это совсем иначе; в конце концов, ее собственное мировоззрение за эти много лет изменилось уж очень сильно.
В первые пару дней своего замужества Кэтрин нравилось ощущать себя владелицей этих старых прищепок. Она часто застывала на месте, рассматривая белье, ими закрепленное; то самое, на котором спало уже третье поколение ее семьи, которое носили и которым пользовались. Она проводила пальцем по прищепке, гадая, держала ли та когда-то рабочую форму ее дедушки или мамину ночную рубашку.
Кэтрин нередко думала, радовались ли ее мать и бабушка зрелищу веревки с развешанным на ней свежевыстиранным бельем так сильно, как она сама. Женщине так сильно нравилось собирать белье в огромные охапки и вдыхать его свежий, сухой аромат. Складывать и разглаживать чистое белье было для Кэтрин настоящим удовольствием. Обязанность стирать и гладить представлялась ей признаком гармоничной семейной жизни.
Вот только радость, которую Кэтрин когда-то получала от стирки белья, исчезла почти в тот самый день, когда она вышла замуж – семнадцать лет и пять месяцев назад. Сейчас она не испытывала от этого никакого счастья. В жизни Кэтрин поводов для радости вообще осталось совсем мало. Пожалуй, единственным таким поводом были успехи ее детей и возможность видеть их каждый день.
Кэтрин знала о своем прозвище «Миссис Бэдмейкер»; знала уже довольно давно – слышала, как его шепчут сквозь сложенные ладони, видела эти слова, написанные мелом или нацарапанные с помощью ножа, во многих местах – под столами, на двери туалета в общем зале. Те школьники, что были посмелее, выкрикивали это прозвище громче, надеясь, что Кэтрин не услышит и не ответит ничего. Конечно, она никогда не «слышала» и не отвечала, отчего они чувствовали себя еще более безнаказанными. Да и к тому же Кэтрин не возражала – каждый день у нее были вещи, которые беспокоили ее гораздо больше.
В лучшие времена Кэтрин иногда утешалась тем, что о ней циркулируют слухи, будто она дикая бестия, каждую ночь устраивающая мужу незабываемые сексуальные битвы. Иначе с чего это она вдруг каждое утро перестирывает белье? Вот, должно быть, все друг другу подмигивают и перешептываются… Чертовка миссис Брукер, счастливчик мистер Брукер. Поэтому она всегда такая измученная, без сил, а он такой счастливый, такой самодовольный?
Иногда Кэтрин, стоя у зеркала, подолгу рассматривала свое отражение – кожа да кости, бледное лицо с темными кругами под глазами, тонкие, длинные пальцы с прямоугольными ногтями, чересчур короткая стрижка… Кардиган оливкового цвета поверх льняной юбки… Кэтрин думала: «Да уж, секси-шмекси из меня еще та».
Кэтрин побрела обратно в кухню, неохотно уйдя от тепла раннего утреннего солнца. Она стала убирать посуду с огромного стола, возвышающегося посреди комнаты.
Единственными доказательствами того, что ее сын Доминик все еще обитает в этом доме, были измазанная джемом тарелка и пустая кофейная кружка. Кэтрин с ним почти не пересекалась, и поэтому такие маленькие свидетельства присутствия сына в ее жизни она ценила особенно. В тот момент он, казалось, предпочитал проводить время исключительно наедине, в своей комнате. Или – и по правде говоря, Кэтрин подозревала, что, скорее всего, это было именно так – прокрадывался к кому-то из обитательниц женского корпуса. Кэтрин была уверена, это Эмили Грант, но как-то комментировать выбор сына или вмешиваться в его жизнь было бесполезно – через пару недель это будет какая-нибудь другая такая же смазливая и ничем не отличающаяся от других студентка академии. Потому что с другими подростками происходило именно так, никакие отношения в этом возрасте долго не продолжались.