Потом мы с Кессарин выставили вперёд руки, чтобы я смогла подогнать свою кожу по цвету к её. Пришлось скрыть почти половину моей махары — но для обывательницы Кессарин была действительно очень одарённой. Едва мерцающие от волнения узоры на её руках и лице сплетались аккуратной вязью, что свидетельствовало о регулярных духовных практиках. Это было мне на руку: запомнить все подробности узоров в точности мало кто может, а вот обратить внимание на то, что раньше они были рваными и раздельными, а всего за несколько дней сплелись в жгуты и потоки, — запросто. Мне повезло, что Кессарин часто молилась или медитировала, ведь так наши узоры труднее было различить.

Я глубоко вдохнула и сосредоточилась на сокрытии своей силы. Скрывать махару не то чтобы сложно... Это как будто нести что-то в кулаке и не выпускать, чем бы ни занимался. В каждое отдельное мгновение вроде легко, но за несколько дней ужасно утомляет, и стоит отвлечься — расслабляешься и отпускаешь внимание. Ну да ничего, мне недолго надо продержаться.

— Всё? — с надеждой спросила я, когда Буппа закончила расправлять невидимые складочки на юбке, а другие служанки воткнули мне в волосы заколки с головы Кессарин. Мне уже стало жарко, даже несмотря на охлаждающую пелену. В четырёх юбках, сатике, драгоценной броне и покрывале пекло, как в латах.

— Вам надо погасить узоры, — напомнила Кессарин, которая даже не вспотела, хотя пришла сюда во всём этом золоте.

Я тихо застонала.

— Может, когда мы дойдём до места? С меня иначе вся пудра утечёт.

Кессарин нахмурилась, а потом ахнула, засунула руку за пазуху, роясь в нижних слоях, и извлекла небольшой амулет.

— Вот, возьмите. Я потерплю.

Я рассмотрела штучку: змеевик в серебряной оправе из отлитых символов. Вроде ничего особенного, но махары в нём — человек на пятьдесят. Неудивительно, что она не вспотела. С таким амулетом можно и замёрзнуть на солнцепёке, если очень захотеть.

Я молча засунула его себе за пазуху и погасила пелену.

— О, — сказала одна из служанок Кессарин, стоило мне перестать светиться, как праздничный фонарик. — И правда похожа!

На этом мы поспешно раскланялись.

— Чистой воды, ясного отражения, — пожелал мне Ниран напоследок, и в кои-то веки я ощутила, что эта фраза уместна, хоть это и просто пожелание удачи.

— Два пальца до края, — откликнулась я по формуле, которая должна была выражать скромность, мол, не пристало хотеть полную чашу.

И Буппа повела меня сквозь заброшенный дом садовыми дорожками в стоящую рядом почтовую станцию, пустующую в обеденный час, оттуда по галерее над улицей в доходный дом, а там по чёрной лестнице в сад, и наконец через аккуратную, прикрытую доской дырку в заборе в особняк канана. Поначалу я поражалась, что нам никто не встретился во всех этих общественных зданиях, но потом я подумала, что наверняка у Кессарин был амулет и для этого, так что я бесстыже задрала юбки повыше. Мы проскользнули за дом в крыло, где жили слуги, которые сейчас, конечно, все бегали с подносами и поручениями в переднем саду. Оттуда по чёрной лестнице поднялись на второй этаж и зашли в комнату Кессарин.

Я ожидала увидеть что-нибудь, что помогло бы мне составить о ней представление, но тут уже не оставалось личных вещей. У голых стен стояли раскрытые сундуки, полки для декора зияли пустотами. Единственным оставшимся предметом был свадебный покров, водружённый на манекен в самом центре комнаты. По золотой ткани струились нити жемчуга, обрамлявшие драгоценные камни. Мелкими сапфирами по всей окружности убора шла вышитая цепочка благопожеланий.