Сколько времени проплакал ребенок? Час, два… Да она и сама не знала. Ее всхлипывания становились все тише и тише. И наконец она уснула в кресле, в котором так любила сидеть ее мать.

Свадьба была в разгаре. Гости веселились и поздравляли молодых. И никому не было дела до Эстель. Ее хватились только поздно вечером. Отец, зайдя в ее комнату, не обнаружил там никого. Он даже немного растерялся, не ожидая от дочери подобной выходки. Жаклин, стоявшая рядом, произнесла: «Дорогой, мы зря с тобою поженились! Я же говорила тебе, что девочка меня не примет и попытается сделать все, чтобы разлучить нас». На что Филипп ответил: «Что ты, милая! Нет в мире силы, способной встать между нами. Никто и никогда не сможет тебя у меня забрать. Теперь я даже смерти не позволю это сделать. А эта малявка, – он впервые не назвал дочь по имени, – у меня еще получит за такое поведение».

В эту минуту, разгоряченный алкоголем, эмоциями от торжества и яростью от пропажи дочери, он не видел никого вокруг, хотя рядом, в двух шагах от него, стояла его побледневшая от услышанного дочь. Она только недавно проснулась и спустилась вниз. Резко обернувшись, отец увидел ребенка и замахнулся, чтобы дать ей пощечину. Жаклин быстро перехватила руку мужа и сказала: «Ну что ты, милый, девочка ведь нашлась. Она жива и здорова. И намерена идти спать. Правда, милая?»

Эстель, ничего не ответив, молча ушла в свою комнату. Там, оставшись наедине с собой, она вновь начала плакать и вновь обратилась к той, кого уже не было рядом: «Мамочка! Милая, что стало с моим отцом? Почему он не похож на себя? Ведь он нас так любил! Куда ушла его любовь?! Помоги мне! Родная! Забери меня с собой! Видишь, я стала здесь лишней!»

Как знать, может быть, мать слышала ее. Только ответить ничего не могла, как ничего не могла и сделать. Лишь выплакав все слезы, девочка забылась беспокойным сном.

Теперь жизнь Эстель превратилась в кромешный ад. Очень часто Филипп, возвращаясь поздно домой, заставал Жаклин блуждающей по комнатам с блаженной улыбкой на лице. Она собирала вещи Эстель, разбросанные по всем четырем этажам огромного дома.

«Что это?» – спросил он, впервые застав за таким занятием жену. «Это Эстель – мило улыбаясь, ответила ему женщина. – Дочка играла уже после того, как горничная ушла отдыхать. В этом нет ничего страшного, дорогой. Мне не трудно убрать все за ребенком». Разве мог «дорогой» знать, что Эстель не выходила из своей комнаты целый день, а вещи перед самым приходом мужа разбросала сама Жаклин?

Однажды мачеха заявила, что у нее пропали серьги и дорогое колье. Обыскали весь дом, комнаты прислуги. Драгоценностей нигде не было. Но вскоре их нашли. Нашли в детской комнате, где раньше играла Эстель. Филипп был вне себя от ярости. Казалось, еще минута, и он набросится на ребенка. Но, как всегда, ее «спасением» стала мачеха: «Дорогой, успокойся, не стоит реагировать так на мелочи, ведь все уже нашлось. Я думаю, Эстель взяла украшения просто поиграть и забыла сказать об этом». И Филипп вновь поверил ее лицемерию. Ему и в голову не пришло, что все это устроила сама его обожаемая Жаклин, собственноручно подложив драгоценности в комнату ребенка.

Что было проще? Поставить камеры по всему дому, и дело с концом! Но у Филиппа даже мысли такой не возникало. Он доверял тем, кто был рядом с ним. А уж проверять свою жену – тем более никогда бы не стал. К тому же он был уверен в искренности Жаклин, никогда не сомневался в ее честности и порядочности. Мужчина был убежден: его дочь мстит женщине за то, что та заняла место ее матери. Он и сам заметил, что Эстель в последнее время стала его сторониться и на все обвинения ничего не отвечала, а только отмалчивалась.