Но: «Венеция умирает», – снова сказал Эрнесто, махнув рукой в сторону Сан-Микеле, острова мертвых; скоро все превратится в одно большое кладбище.

Они пристали к причалу, и Саймон вылез из лодки со своей сумкой.

– Обед, – сказал Эрнесто. – В полдень.

Саймон помахал ему рукой и пошел в сторону кладбища, к его аккуратным дорожкам и изящным мраморным памятникам.

Шум моторной лодки затих почти сразу, так что он слышал только свои собственные шаги, каких-то ранних певчих птиц и – помимо этого – невероятную тишину.

Он не прогадал. Здесь никого не было – ни сгорбленных старушек в черных платках, ни семей с маленькими мальчиками в длинных шортах с яркими цветами в руках, ни рабочих, пропалывающих сорняки вокруг гравия.

Было все еще прохладно, но туман уже рассеивался и поднималось солнце.

Впервые он набрел на этот памятник пару лет назад и дал себе обещание вернуться к нему, но в этом году все свое свободное время он проводил среди рыночных прилавков, рисуя горы фруктов, рыбы и овощей, а также толпы людей и лавочников, так что у него не оставалось ни времени, ни энергии, чтобы осмотреть кладбищенский остров подробнее.

Он подошел к нему и остановился. На каменном постаменте сидел ангел со сложенными крыльями, окруженный тремя херувимами со склоненными головами и выражением скорби на лицах, – все они обладали суровой, бесстрастной красотой. Хотя черты их лиц и были идеализированы, Саймон был уверен, что оригиналом для них послужили реальные люди. На памятнике был указан год создания – 1822-й – и лица у ангелов были характерно венецианские. Такие лица можно увидеть и сегодня у пожилых людей в вапоретто 1 или у молодых мужчин и женщин, прогуливающихся в своих дизайнерских нарядах свободными вечерами по Рива дельи Скьявони. Эти же лица можно увидеть и на великих полотнах в церквях, у херувимов и святых, дев и прелатов, и простых честных граждан, устремивших глаза к небу. Саймона они завораживали.

Он нашел себе место, чтобы присесть, на уступе одного из соседних памятников и достал свой блокнот для рисования и карандаши. Он также прихватил с собой термос с кофе и немного фруктов. Свет был все еще мутным, царила прохлада. Но в течение следующих трех часов или около того он будет полностью поглощен работой, отвлекаясь только на то, чтобы размять ноги и пару раз прогуляться вверх и вниз по тропинке. В двенадцать за ним вернется Эрнесто. Он отнесет свои вещи в квартиру, а потом пойдет выпить кампари и пообедать в траттории, где он ел почти всегда, когда жил здесь. А потом он поспит, перед тем как отправиться в более оживленную часть города, может быть, прокатится на вапоретто по Гранд-каналу и обратно, чтобы насладиться прогулкой по воде среди древних, облупившихся зданий, раззолоченных солнцем, и понаблюдать, как меняется свет.

Его дни мало отличались один от другого. Он рисовал, гулял, пил, ел, спал, смотрел. Он не особо много думал о доме и своей другой, рабочей жизни.

Впрочем, в этот раз…

Он знал, почему его так тянуло на Сан-Микеле, к этим статуям безутешно скорбящих ангелов, и почему его так привлекали темные, пахнущие ладаном маленькие церкви в укромных уголках города, где он бродил и наблюдал за все теми же пожилыми вдовами в черном, молящимися на коленях со своими четками или зажигающими свечи в подсвечниках.

Смерть Фреи Грэффхам, которая прослужила в качестве сержанта под его началом в полиции Лаффертона столь короткое время, повлияла на него гораздо сильнее, чем он мог ожидать. Прошел уже год с ее убийства, но он до сих пор не мог оправиться от ужаса из-за произошедшего и от того факта, что его чувства по отношению к ней были гораздо сильнее, чем он готов был признать, когда она еще была жива.