Построенная на доверии, любви и свободе, Санта-Долорес была бухтой спасения, райским уголком для всех страждущих. Немало помогала и передовая система наблюдения, обеспечивавшая визуальный доступ в определенные помещения поселка. Оставшись один в просторном светлом зале, Люк полежал некоторое время, потом поднялся. Сейчас он перейдет в свою комнату для медитаций, единственное место, где беспокоить его не смеет даже Кальвин, отодвинет тяжелую черную штору, за которой установлен с десяток мониторов, сядет перед ними и будет смотреть. И может быть, ему даже выпадет шанс удостовериться, действительно ли Рэчел Коннери такая же бледная, хмурая и тощая без одежды, как и в ней.

Первое, что бросилось в глаза, – это полное отсутствие детей. Очевидно, культ охватывал только тех, кто не обременен ими. И деньги вымогать легче, подумала Рэчел. Главное здание Санта-Долорес соответствовало традициям здешней архитектуры: вымощенные мозаичной плиткой прохладные полы, стены из саманного кирпича, потолки и окна из простого темного дерева.

Рэчел предоставили комнату в дальнем конце коридора. Проводившая ее туда женщина оказалась на удивление милой и, хотя носила светлую хлопчатобумажную форму, напоминавшую нечто среднее между мужской пижамой и ги каратиста, на жертву промывания мозгов никак не походила. Они и гостье попыталась всучить такое же облачение, но Рэчел наотрез отказалась и от одежды, и от предложения искупаться в горячем источнике.

– Нет настроения, – протянула она с наигранным равнодушием. – Я приняла душ утром.

– Вы сразу почувствуете себя лучше. Как будто сбросите старую кожу, – сказала женщина, назвавшаяся Лиф.

– Старая меня вполне устраивает. Когда я увижу Люка?

– Когда он будет готов. Видите ли, большую часть дня Люк проводит в молитвах и медитации. Уверена, он примет вас при первой же возможности. Люк просил устроить вас поудобнее.

Рэчел огляделась – голые стены, очаг-кива, узкая койка с безыскусным белым покрывалом.

– А вы здесь не очень-то сибаритствуете, – заметила она.

– Мы здесь не для того, чтобы потакать своим слабостям, – объяснила Лиф, – а для того, чтобы развивать свои чувства. Раскрывать себя миру.

– На такой узкой кроватке не очень-то раскроешься.

Лиф улыбнулась.

– Здесь нет места наркотикам, алкоголю, сексу или каким-либо токсинам. Сюда приходят для очищения и познания.

– Нет места сексу? – эхом отозвалась Рэчел. – А как же супруги, мужья и жены?

– Здесь они получают прекрасную возможность сосредоточиться на духовных, а не физических потребностях.

– Прекрасно. У моей матери за всю жизнь и недели воздержания не случилось.

– Воздержание не есть обязательное требование, это всего лишь предложение. Если мы хотим следовать за учителем, то должны подражать ему.

Смысл сказанного дошел до нее не сразу.

– Хотите сказать, Люк Бардел… целомудрен?

– Конечно.

– Конечно, – эхом повторила Рэчел. – Только знаете, со всеми этими исповедующими целибат религиями есть одна проблема. Когда нет детей, веру некому нести дальше. Пример – шейкеры[1].

– Учение Люка – не религия, а философия. И дети сюда не допускаются. Они еще слишком юны, чтобы понять наше учение. Люк говорит, что прежде чем заниматься собой, мы должны позаботиться о наших мирских обязанностях.

– Глава культа с идеями республиканца. – Она недоверчиво покачала головой. – Что дальше?

– Это не культ.

– Да, знаю. Не культ, не религия – просто образ жизни. – Рэчел бросилась на кровать. Узкая и жесткая, словно утыканная гвоздями, – не кровать, а пыточное ложе. Как раз под настроение.