Людмила вышла. Чикатило допил чай, поставил чашку на край стола.

– Наконец-то меня оценили, – невпопад сказал он.

Фаина нахмурилась, поняв фразу по-своему.

– Не трогай ее, Андрей. Ты-то что цепляешься? Ты же взрослый человек, понимать должен. Не оценивает она тебя. Это такой возраст. Пройдет время, ей стыдно будет, что так вела себя с отцом.

– Что? – не понял Чикатило, думая о своем.

– Мы же про Люду говорим?

– Конечно-конечно, – закивал Чикатило. – Я не цепляюсь. – Он улыбнулся и повторил. – Я не цепляюсь к ней, Фенечка.

Овсянникова проснулась рано. Осторожно встала, стараясь не разбудить Витвицкого. На тумбочке возле софы лежали его наручные часы и очки. Она постояла, с умилением глядя на любимого, осторожно и нежно провела пальцами по щеке.

От прикосновения Витвицкий проснулся, посмотрел на Овсянникову, улыбнулся.

– Ирина.

Вдруг он спохватился, схватил с тумбочки часы, щурясь, посмотрел на циферблат.

– Проспал… Черт!

Овсянникова тихонько засмеялась.

– Не волнуйся, успеваем. Вставай, завтрак на столе.

Витвицкий сел на кровати. Выглядел он смешно и даже нелепо: в майке, волосы растрепаны, близорукие глаза щурятся на свет. Но Ирина ощутила, как в груди разлилась теплота – это был ее мужчина, только ее. И больше ничей.

Спустя десять минут они сидели за столом. Витвицкий уже был в костюме, тщательно причесан. Он аккуратно мазал масло на хлеб, задумался и погрузился в себя. Овсянникова сидела напротив, пила кофе.

– Что планируешь сегодня делать? – спросила она.

Витвицкий встрепенулся, секунду смотрел непонимающе, потом нахмурился:

– Что начальство скажет.

– А Олег Николаевич молодец, – сказала Овсянникова, имея в виду Горюнова. – Зная ваши отношения, можно было предположить, что он мстить станет. Закроет тебя в архиве до конца расследования, а он…

– Лучше бы он меня в архиве закрыл. А то теперь замордует оперативными мероприятиями вместо расследования.

– Виталий, в оперативно-разыскных мероприятиях нет ничего плохого. Это часть нашей работы.

– Знаешь, я не для того потратил столько лет на науку, чтобы кататься в пригородных поездах, надеясь случайно поймать убийцу. Я психолог! – возмутился Витвицкий.

– Разве психологи в электричках не ездят? – улыбнулась Овсянникова.

– Да при чем здесь электрички… Это недальновидная кадровая политика и неэффективное использование человеческого ресурса, – с досадой сказал Витвицкий.

– Не знаю… Мне нравится. Это значительно интереснее, чем сидеть в архиве. – Ирина встала, взяла висящий на спинке стула китель, надела и принялась застегивать пуговицы. – В оперативных мероприятиях есть жизнь. А ковыряясь с бумажками, чувствуешь себя как в нафталине.

– Спасибо за нафталин, – буркнул Витвицкий.

Овсянникова подошла к Виталию сзади, обняла за плечи.

– Ну правда. И потом – в оперативной работе всегда есть поле для фантазии.

– Можно ползать в электричке по-пластунски, – не сдавался Витвицкий.

– Нет, можно, например, ловить преступника на живца, – Овсянникова улыбнулась. – Как думаешь, клюнет на меня убийца?

– Думаю, нет. Его отпугнут твои погоны, – Витвицкий тоже улыбнулся. – Все, Ирина, давай собираться. Пора.

У здания УВД их встретил Горюнов.

– Виталий Иннокентьевич! Очень кстати. Поехали.

– Куда? – не понял Витвицкий.

– Из Батайска звонили. Труп, изнасилование, глаза выколоты, – обрисовал ситуацию майор.

– Олег Николаевич, вы же говорили, что теперь убивать преступнику будет затруднительно, – съязвил Витвицкий.

– Слушай, Виталий Иннокентьевич, не умничай, а? Сейчас не время. Поехали.

И он сделал знак водителю стоявшей поодаль серой «Волги».