Твою ж баранку…
Эльконто, тем временем, дождался разрешающего на открытие ворот сигнала и заехал внутрь.
Заррра-а-а-за.
Нет, она любила Эльконто. Как человека, как умелого руководителя, как балагура и шутника. Как друга. Но сейчас предпочла бы оказаться здоровой мускулистой бабой в набедренной повязке, с топориком и в шлеме с рожками; вломиться в дом, вышвырнуть снайпера прочь, откатить его машину к реке, а затем вернуться и привязать Мака к перилам, чтобы через секунду вновь превратиться в себя – в хрупкую, растерянную и большеглазую Лайзу – и сесть напротив со словами: «Мак, ты ведь меня помнишь?»
Она бы не сдалась так просто – она бы сидела напротив него вечность. Кормила бы, поила, гладила. И постоянно ждала бы – ну давай, мелькни же в глазах, узнавание; вернись его потерянная память; войди же, правильное осознание ситуации, в черепную коробку…
Нет, она становится сумасшедшей. И идеи ей приходят в голову такие же.
Мак не вспомнит ее, даже если она продержит его связанным хоть год. Человек не может вспомнить того, чего не знает. Да и мускулистую бабу с дубинкой он скрутил бы мгновенно. Или пристрелил бы.
Сколько продержалась Ани с ножом против Дэйна? Секунд пятнадцать? (*Здесь идет речь о событиях, описанных в романе «Уровень: Война») А ведь она кинулась на Эльконто, будучи тренированной, после двух месяцев «Войны». Тогда сколько продержалась бы Лайза против Мака – полторы секунды, пока не превратилась бы в скулящий бублик?
Входная дверь отворилась, на пороге показался силуэт высокого мускулистого мужчины.
Мак!
Лайза была готова скулить и визжать, как выброшенный на помойку щенок - Мак, там в дверях ее любимый Мак!
Эльконто шагнул внутрь, дверь захлопнулась.
Черт!
Тень черного угловатого джипа осталась дремать у ворот гаража. Синие глаза впились в очертания внедорожника – это его Ани хотела подорвать бомбой? И не подорвала.
Ну, может, еще подорвет…
Боже, о чем она думает? Нет-нет, совсем не о том, что в данный момент, будь у нее в наличии бомба, она сама подложила бы ее под днище снайперской машины.
Зато тогда бы они снова вышли во двор – Дэйн и Мак. Мак. Она увидела бы его еще разок…
Все, надо валить отсюда как можно скорее, иначе она попросту свихнется. Потому что внутри нее уже полчаса бегает по дому маленькая бестия Лайза, трогает чужие обои, мебель, посуду на кухне, покрывала в спальне и надрывно орет: «Это все мое! Мое-е-е!!!»
Нет, этот дом больше не ее. И мебель в этом доме тоже не ее, и обои…
Зло и резко завелся в тишине улицы двигатель Миража; вспыхнули фары, завизжали по асфальту шины.

Пока Мак просматривал бумаги, завезенные ему ехавшим из Реактора коллегой, Дэйн развалился в кресле, водрузил длинные ноги на пуф и каждые три секунды переключал каналы – послушный телевизор то захлебывался нервным смехом героя сериала «Ночь на пятницу», то монотонно бубнил голосом ведущего, то пел ртом белобрысой певички. Неспособный отыскать программу по душе, снайпер, тем временем с не меньшей, нежели нажатие пультовой кнопки, частотой, запускал гигантскую лапу в вазочку с солеными крекерами и складывал их в рот. Шумно жевал, ворчал о том, что телевидение «похоже, окончательно спеклось», стряхивал крошки с груди на ковер и тут же тянулся за новыми крекерами.
Аллертон хмурился. Не из-за крекеров – из-за бумаг.
За последние сутки в Нордейле всплыло еще три документа с поддельными печатями Комиссии. Подделывалось не только теснение, но и сложная в изготовлении голограмма – кто-то приобрел крайне дорогостоящее оборудование. Отличить подделку «на глаз» не представлялось возможным; Дрейк злился, а они все никак не могли отыскать ни одной стоящей зацепки. В привезенных документах значилось еще три адреса – с этими людьми Маку предстояло потолковать как можно скорее.