И тогда все покажется сном даже ей.
Нет.
Нет-нет-нет.
Дрейк. Он позвонит. Точнее, позвонит Рен – Элли обещала, - и выход обязательно найдется. Вот только бы набраться терпения, не лопнуть от эмоций, не свихнуться от бездействия и ожидания непонятно чего.
Уловив разлитый в воздухе запах жареной картошки, истосковавшийся по еде желудок недовольно заурчал. Поесть бы… и кофе.
Интересно, сколько у нее на счету денег? Жаль, не проверила перед выходом из дома – теперь либо искать банкомат, либо, чтобы не рисковать, возвращаться в квартиру. А там тишина: там пусто, холодно и даже жутко. Там снова нахлынут воспоминания о вчерашнем дне, да и не только о вчерашнем: всплывет в памяти подписанный договор, счастливое утро, смеющиеся глаза, родной голос и теплые слова «Просыпайся, принцесса…»
Черт, лучше бы она перенеслась на пятнадцатый, чем назад. Они бы что-нибудь придумали, потому что в этом случае Мак помнил бы ее.
А теперь…
Едва ли в мире есть чувство хуже, чем направленная на самого себя жалость, но в этот момент, удрученная собственным бессилием, Лайза целиком отдалась именно ему – «саможалению» – остановилась на тротуаре, слепо оглядела окрестности: перила невысокого пешеходного мостика, ухоженный зеленый газон, проехавшего мимо велосипедиста, - и нервно стерла ладонью согревающие щеки слезы.
Остаток пути до дома она думала о том, сколько времени нужно человеку для того, чтобы свихнуться? Месяц? Неделя? День? А, может, одна лишь роковая минута, в течение которой происходит ужасное, разрушающее жизнь навсегда событие? И после этой минуты, как ни старайся, себя прежнего уже не собрать?
Она еще не сдалась, но уже изменилась. Потому что изменилось все вокруг – не ландшафт, не шахматная доска, но расстановка на ней фигур. Как быть тому, который всю жизнь был уверен, что у него есть три закадычных друга: Джон, Ларри и Флин, а тут вдруг небесный глас заявляет, что Джон, Ларри и Флин никогда не были твоими друзьями, что они вообще тебя не знают?
И знать не хотят.
Как быть человеку, который вот уже год жил на Лэйтонхилл драйв, 21, а вчера подошел к закрытым створкам ворот и увидел, что замок сменен? Как реагировать на осознание того, что твой любимый человек – тот самый человек, с которым ты породнился телом, душой, сознанием, эмоциями, – вдруг перестал узнавать твое лицо?
Лайзе казалось, она падает. Что почва под ногами – не более чем дешевая жалкая иллюзия, призванная поверить в правдоподобность ее нового существования, что все эти люди, деревья, здания, дороги, машины – все это вымышленный и наскоро выстроенный Порталом мир, выстроенный с одной целью – лишить ее душевного равновесия. Сейчас и навсегда.
Что ж, она его лишилась и, кажется, надолго.
Она не помнила, зачем забрела в винный магазин и почему так долго смотрела на пузатые бутылки, неспособная выбрать какую-то одну. Не помнила ни подозрительного взгляда продавца, с удивлением и неприязнью разглядывающего ее грязные штаны; не помнила ни того, о чем думала, стоя в полутемном зале, ни того, как расплачивалась за покупку. Помнила лишь, что ее дальнейший путь домой сопровождала зажатая пальцами за горло, словно ненавистный пленник, бутылка шампанского.
Почему шампанского? Этого она тоже не знала.
Консьерж, глядя на прошедшего мимо и погруженного в невеселые думы жильца, вслух здороваться не стал – задумчиво поскреб пальцами щеку и вернулся к чтению газеты.
Одно дело, когда меняешь жизненные события сам, например, говоришь Джону: «Ты больше не мой друг!», и тот, обиженный, злой и мрачный, уходит. В этом случае все понятно: налицо очевидная связь между твоим собственным действием и результатом. Сам отправил товарища прочь – сам увидел в дверном проеме его спину. Точно так же с остальным: когда говоришь прохожему на улице гадость, тот огрызается в ответ; когда ленишься на работе, теряешь премиальные; когда перестаешь общаться с приятелями, они постепенно перестают общаться с тобой. Не все, но перестают. Наверное.