– Прости меня, Элс, – сказал он вкрадчиво.

– Все в порядке, – ответила она искренне.

Если он рядом с ней, то все в порядке. Она всегда его простит.

Пусть Раф давал ей совсем мало, а порой едва замечал ее, она жила в страхе потерять его привязанность. Потерять любовь. Так же как боялась потерять любовь дочери-подростка, настроение которой часто менялось.

В последнее время этот страх стал таким сильным, что Элса едва с ним справлялась.

Лореде исполнилось двенадцать, и она была зла на весь мир. В один день закончилось то время, когда мать и дочь вместе возились в саду, а перед сном читали книги, когда они обсуждали характер Хитклиффа и силу Джейн Эйр. Лореда всегда была папиной дочкой, но в детстве в ее сердце хватало места для обоих родителей. На самом деле для всех. Лореда была счастливейшим ребенком, всегда готовым рассмеяться, захлопать в ладоши, всегда в центре внимания. Засыпала она, только если Элса лежала рядом и гладила ее по волосам.

И вдруг все это исчезло.

Элса каждый день горевала из-за потерянной близости со своим первенцем. Поначалу она пыталась перелезть через стены, возведенные подростковым, иррациональным гневом ее дочери, отвечая на злость любовью, но Лореда относилась к ней с едва сдерживаемым раздражением, и это лишало Элсу сил. Поведение дочери воскресило в Элсе всю ту неуверенность, в какой она провела свое собственное отрочество. Элса начала отдаляться от Лореды, сначала надеясь, что дочь перерастет все эти перепады настроения, а затем – и того хуже – поверив, что Лореда разглядела в матери изъян, который видели ее родные.

Элса чувствовала бездонный стыд от того, что дочь ее отвергала. Обиженная, она поступила так, как поступала всегда, – ушла в себя, замкнулась. И все же постоянно ждала, молилась, что муж и дочь однажды осознают, как сильно она их любит, и полюбят ее в ответ. А пока не осмеливалась давить слишком сильно или просить слишком многого. Цена могла оказаться слишком высока.

Когда она вышла замуж, когда стала матерью, она не знала того, что знала сейчас: без любви можно жить, только если у тебя ее никогда не было.

В первый учебный день единственная оставшаяся в городке учительница, Николь Баслик, стояла у доски с мелом в руках. Каштановые волосы пушистым нимбом обрамляли раскрасневшееся от жары лицо. Кружево на горле потемнело от пота, и Лореда не сомневалась, что миссис Баслик боится поднять руки и показать ученикам пятна пота под мышками.

Двенадцатилетняя Лореда развалилась за партой, не слушая, что говорит учительница. Опять разглагольствует о том, что пошло не так. Великая депрессия, засуха, бла-бла-бла. Сколько Лореда себя помнила, времена всегда были тяжелыми. О, она знала, что давным-давно, в незапамятные времена, дожди шли каждый сезон, питая почву. Лореда почти ничего не помнила об этих зеленых годах, кроме пшеницы дедушки, золотых колосьев, танцующих под огромным голубым небом. Их шуршания. Тракторов, которые двадцать четыре часа в сутки вспахивали землю, осваивая все новые поля. Стаи механических насекомых, пережевывающих почву.

Когда же начались плохие годы? Трудно точно сказать. Тут было из чего выбрать. Некоторые сказали бы, что в 1929-м, когда рухнула биржа, но только не местные жители. Тогда Лореде было семь лет, и она кое-что помнила. Люди выстраивались в очереди возле ссудно-сберегательной кассы. Дедушка жаловался на низкие цены на пшеницу. Бабушка вечно жгла свечи, бормотала молитвы, перебирала четки. Биржевой крах принес беду, но основной удар пришелся по большим городам, где Лореда никогда не бывала. Дожди в двадцать девятом году лили как положено, а значит, и урожай собрали отменный, значит, время для Мартинелли было вполне хорошим.