Первым вызвали Геннадия. Чин сидел за столом и что-то быстро писал. Подняв голову, он молча указал Репнину на стул и снова склонился над своими бумагами.

– Я знаю вашу историю, товарищ Лавриненко, – сказал он, не отрываясь от писанины. – Да, есть спорные вопросы, но приказ есть приказ. «Ни шагу назад!» Между нами – вы согласны с товарищем Сталиным в этом вопросе?

Геша скупо улыбнулся. Попробовал бы он не согласиться…

Вера в Сталина у солдат и офицеров была непоколебима. Генералов и командиров в войсках ругали, честили как могли, бывало, и матом крыли, но вождя – никогда.

– Полностью, – твердо сказал Репнин. – Видывал я эти «побегушки», когда винтовку в кусты и деру – отсидеться, отлежаться. Приказ жесткий, но с трусами и дезертирами иначе нельзя.

Чин кивнул.

– Рад, что вы все понимаете, товарищ Лавриненко. А вызвал я вас специально. В обычном штрафбате вам делать нечего. Пехотинец из вас выйдет неплохой, но зачем же спешивать умелого танкиста? Сейчас мы организуем Отдельный штрафной танковый батальон. Я, конечно, могу вас туда послать в принудительном порядке, но хочу, чтобы вы сами сделали свой выбор. Добровольно.

Геша пожал плечами.

– Разумеется, от меня будет куда больше толку в танковых частях. Согласен.

– Вот и отлично, – бодро сказал чин и представился: – Полковник Рогов, командир ОШТБ. Сейчас я переговорю с остальными, и если все пойдет гладко, то вы сегодня же отправитесь… э-э… по новому месту службы. Найдете там капитана Лаптина, командира танковой роты. Все вопросы прорешаете с ним. Вы свободны. Следующий!..

…Когда всю дружную компанию закрыли в теплушке и паровоз потащил состав по голой степи, Геша пытался товарищам попенять – не стоило, мол, и все такое, но за всех ответил Бедный, обычно не слишком разговорчивый.

– Товарищ командир, – спокойно ответил мехвод, – а чего это вы один за всех отвечать станете? Мы что, безглазые и неразумные? И «Тигров» тех не видели? Сказали бы, что давайте-ка будем стоять насмерть – стояли бы. Только зачем? Был у меня случай в танковом училище. Один шибко здоровый парниша пайку мою стребовал. Я отдавать не стал, сбёг, а он меня отпинал. Ничего, я двух друзей позвал, и мы ему ввалили как следует, втроем. А как же? Вот и вы все верно рассудили. А скольких ребят от смерти спасли? Нет, приказ товарищ Сталин правильный отдал – паникеров и дезертиров ловить надо и наказывать по всей строгости. А то, что нас к ним приписали… Так чего об этом говорить? Все и так всё понимают!

Лехман ухмыльнулся.

– Как напишешь свою речь, – сказал он, – я под ней подпишусь!

– А я Фролова вспомнил, – негромко проговорил Федотов. – Вон, как ушел от нас, так и сгинул. А мы, считай, с лета 41-го одним и тем же составом воюем!

– Это верно, – кивнул Полянский, подгребая под себя солому. – Говорят, танкист три боя живет. А мы их сколько пережили? И в танках горели, а все равно выбирались, на новую технику садились – и в бой! Так что не переживайте, товарищ командир, все образуется. Нас в штрафники всего на два-три месяца отправили, к зиме освободимся!

– Если выживем, – сказал Репнин.

– Выживем! – отмахнулся Каландадзе. – Куда мы денемся…

Хозяйство Отдельного штрафного танкового батальона располагалось недалеко от линии фронта, на полустанке посреди степи.

Дощатые бараки, вышка, забор – все это навевало тоску и уныние.

– Выходим! – скомандовали сержанты НКВД, поводя дулами ППШ, и штрафники покинули вагон.

– Весело тут у них, – сказал Лехман, щурясь на солнце. – Аж сердце радуется!

– Разговорчики, – буркнул энкавэдэшник.