Муранов посмотрел на Феру, ожидая ее реакции. Та же сидела, смотрела на него и не знала, как реагировать. Она не могла даже предположить, как сама бы поступила, окажись на его месте, поэтому не осуждала. Даже мысли осуждать не было. Но была мысль о том, что теперь у нее есть возможность надавить на парня. Пусть это и неправильно, но, по крайней мере, сразу бросать Стихий и переселяться жить в одну квартиру с Никитой не придется.

– То есть ты был поземником? – переспросила она. Муранов кивнул. – Я убивала поземников, мы встретились после разлуки из-за того, что тебя пыталась убить Зария, поземница.

– Я знаю.

– Ты служил королю, который убил меня?

– Прости…

– Черт возьми, Муранов, почему я должна постоянно вытягивать тебя из очередного дерьма?! – воскликнула девушка. – Сигареты, спиртное – оказалось, это только цветочки?! Стоило мне умереть, как ты стал поземником!

Не давая вставить ему и слова, девушка выскочила из машины и бросилась к дому. Никита попытался ее окликнуть, но она, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, взобралась по лестнице на второй этаж, влетела в комнату Ланы и закрыла за собой дверь, пожалев о том, что это не верная перегородка от внешнего мира комнаты Бунтарщиц.

– Это кошмар! – устало выдохнула она, глядя на собравшихся подруг.

– Что? Тоже женат? – мрачно поинтересовалась Лиса, сидя на кровати и усердно вытирая Диану полотенцем.

– А? – не поняла Фера.

– Не расстраивайся! Все они козлы!

6. Глава 5. Наваждение

Дима на фотографии улыбался, как и всегда в памяти Джен. Именно таким она его помнила. Веселым, беззаботным, обаятельным. Эта фотография была сделана по иронии на его дне рождения, в комнате Трезубца. Помимо него на ней были еще Саша, Рома и Лиса, но, конечно, их лица были вырезаны.

Джен словно оказалась в параллельной вселенной, где слышались всхлипы Феры, рыдания Лисы, тихий шепот Ланы, но она только видела перед собой эту фотографию и застывшего на ней теперь вечно молодого и веселого парня. Во всем мире были словно они вдвоем: она и ее друг, который навсегда останется неподвижным камнем на маленьком кусочке серой земли. Она смотрела на него, а он на нее. Она чувствовала вину за его смерть, а в его взгляде не было и намека на обвинение. Джен знала, что он не винит ее ни в чем, он просто рад, что она жива.

Вернее, был бы рад, если бы был жив.

Это было странно.

Она смотрела на серую, старую фотографию друга, но словно видела его самого. Дима был для нее олицетворением всего самого хорошего в человеке. Именно за это она полюбила его и любила три года. Она разделяла его легкое и в то же время серьезное отношение к жизни, семье, долгу, чести. И только сейчас понимала, почему его так обожало все училище. Не за красоту, ум или силу, как Андрея. А за его жизнерадостность, его преданность дружбе и любви.

Андрей был красивой картинкой для училища. На него было приятно смотреть, слушать его издалека, но с Димой было приятно говорить. Именно Покровский был сердцем училища. К каждому у него был свой подход, со всеми он общался как с равным. Со всеми, кроме Темнова. Конечно, такой чуткий человек, как Дима, чувствовал фальшь в Андрее.

– О Господи, что я натворила? – еле слышно спросила Джен, закрыла лицо руками и только тогда поняла, что плачет.

Она думала, что никто ее не услышал, но практически сразу после ее слов на спину опустилась чья-то рука.

– Ничего, – ответил ей Матвей, о присутствии которого она уже успела забыть, глядя на памятник. Он следовал за ней словно тень с самого входа на кладбище. Вроде Стихии, Никита и Матвей с Кириллом шли все время рядом, но при этом Покровский держался как-то слишком близко к ней, поэтому казалось, будто они идут вместе, но по пути с остальными. При этом Джен это чувство раздражало, а Матвей словно и не замечал, что нарушает границы ее личного пространства.