Учительница истории какое-то время колебалась: отвечать или нет? Ответишь, и разговор затянется на все «окно», – значит, ей опять сидеть после уроков и заполнять журналы. Однако положение дублера делало информацию из ее уст свежей и не приправленной слухами – следовательно, она может подавать ее под собственным соусом, не боясь быть обличенной в обмане. Соблазн угостить всех своим лучшим блюдом наконец пересилил в ней желание работать, и она, отвернувшись от экрана, заговорила:

– Меньше всего я хотела бы оказаться на его месте. У нас, конечно, всем не сладко, но ему как специально повезло: за несколько дней – потоп, драка и свидание с родителями. А ко всему прочему его сейчас вызвала Маргарита Генриховна на свои любимые «отчеты».

– Это просто смешно, – возмутилась Элеонора Павловна и даже оторвала голову от спинки дивана, брякнув серьгами, – тратить время нового сотрудника так бездарно, впрочем, как и время каждого из нас. Что она хочет услышать? Не он же, в конце концов, рожал и воспитывал всех этих детей.

– Ей просто нужно выговориться, как всегда. Если он уйдет до темноты, можно сказать, легко отделался.

– Маргариту Генриховну можно понять, – вмешалась вдруг в разговор учительница математики с кислым лицом. – Она делает свою часть работы, то есть корректирует работу учителей.

Присутствующие пропустили реплику мимо ушей.

«Уж ты-то знаешь, как корректировать чужую работу», – подумала про себя Фаина. Учительница математики, Раиса Львовна, возглавляла кафедру точных наук. Жалобы учителей, входящих в этот блок, уже стали притчей во языцех. Она была из старой гвардии педагогов, которые пришли сюда одновременно с Маргаритой Генриховной и всячески выражали недовольство новым директором только потому, что он не похож на прежнего.

– Кто же устроил потоп? – сменила Богачева тему. За долгие годы преподавательской службы она выработала привычку заполнять журнал и разговаривать одновременно.

– Кулакова и Карманова из шестого «А». Кто бы мог подумать…

– И правда. Никогда бы не сказала. Такие хорошие девочки. А как Кулакова поет, старается, мимо нот, конечно, но сколько усердия…

– Анна Сергеевна, родная, ну вы-то уж, с вашим опытом, и на те же грабли, – воскликнула Элеонора Павловна. – В тихом омуте сами знаете кто водится. Ну, вспомните Калашникову, эту тихоню. Теперь мы должны поднимать документы трехлетней давности для всех комиссий, которые натравила на нас ее золотая бабушка. А сколько сил было в нее вложено, сколько добрых надежд! Фаиночка, милая, я ж имела в виду, как молодой человек в моральном плане, еще держится или сразу восвояси?

– Волнуется, конечно, – призналась Фаина, позабыв сказать, что это он ее успокаивал в полночь, когда поступили известия о потопе, – но настроен решительно.

– Ну а ведет он как? Не теряется?

– Нет, все время что-то обсуждает с детьми. Вы знаете, Генриховне такой стиль не по душе.

Учительница математики как бы невзначай покашляла в кулак.

«Подпевала», – успела подумать Фаина.

Постучав в дверь, в учительскую вошла Ергольцева, вызвав недовольные взгляды своей укороченной юбкой.

– Можно журнал девятого «Б», пжалста?

– Что тебе говорили про жвачку, Надя? – подала страдальческий голос Элеонора Павловна.

– Какую жвачку? – вылупила девочка глаза, одновременно сделав глотательное движение.

– Она ж не переваривается, золотко!

– Кто спрашивает журнал? – деловито спросила Фаина Рудольфовна.

– Директор! – подбоченилась Ергольцева.

– Ну, тогда…

Девушка вышла с гордо поднятой головой.

– Не нужно давать журналы детям, – послышался угрюмый голос учительницы с кислым лицом, – об этом не раз говорилось на педсовете.