Трое забились в одну кабинку и склонились над ведром.

– А если уборщица и впрямь этим помоет?

– Тогда вам придется по этому ходить, – послышался детский голосок.

Они выглянули из кабинки и увидели у подоконника, на фоне окна, мальчишку в белой рубашке.

– Мелкий, тебя кто спрашивал?

Мальчик повернулся и улыбнулся так странно, что Харибдов даже решил не давать ему пока подзатыльник. Глаза мальчика были зеленые и лучистые, как морская вода.

– Спросите меня, что вас ждет в ближайшем будущем.

– Он дурачок, что ли? – спросил Харибдов, и парни заржали, как жеребцы. – Парень, ты что ли новенький? Я тебя раньше не видел…

В проем протиснулся Осокин. Он был ниже своих приятелей и самый щуплый из них. Поправив пальцами футболку с надписью «New York» (в футболках по гимназии ходить было нельзя), он поглядел на мальчика. Из-за косящего глаза и нервной слабой улыбки худое лицо Осокина казалось одновременно беспомощным, виноватым и безумным. И оставалось загадкой, как одно лицо могло выражать все это сразу.

– Подожди-подожди. – Артем похлопал говорящего Харибдова по твердому животу, губы его растянулись в улыбке и тут же сжались, лицо стало притворно серьезным, он проговорил, намеренно делая голос гнусавым и растягивая гласные: – Скажи-ка мальчик, что меня ждет в будущем?

Но мальчик совсем не понял сарказма. Он только перестал улыбаться и проговорил медленно, хмурясь по-взрослому:

– Я вижу огненный след на твоей щеке. Вижу, как ты отжимаешься от пола и стоишь в строю.

– Физкультурник мстит, что ли?

– Нет, он – тут. Ты – там. Он – в спортивной форме и хочет ее носить. Ты в военной – и не хочешь. Жалко твои пальцы. Пальцы, которые могли бы дарить музыку. А еще жалко птицу.

– Какую птицу, парень? Ты дурошлеп? – Артем сплюнул на пол.

– Ха! Осока. Тебя загребут, короче. Малой, а мне предскажи! – просит Кайотов.

– Уйдешь отсюда первым. Вижу, как тебя бьют по лицу, часто бьют, уж прости.

– Это я тебя сейчас по лицу!

– Не злись, тебя это спасет. Тебя бьют – ты бьешь. Снова тебя. Выбивают дурь, выбивают глупость. Нелегкий путь.

– А мне! А со мной что? – Лицо Харибдова делается ребяческим, он вовлекается в игру.

– Ты здесь. Они там. Но не радуйся: ты здесь только потому, что их увели, а тебя оставили. Тебе скучно будет одному. Тебе стыдно будет.

Под сокрушительный гогот он прошел мимо них и вышел из туалета.

Спустя десять минут девятиклассники уже играли самодельным мячиком в футбол, отобрав его у кого-то из младших. Они забыли про странного мальчика и про то, что он им говорил.

– Хе-хе! Здрасьте!

Люба резко вылезла из-за края кафедры прямо перед учительским столом и осклабилась.

Их новый классный руководитель внушал ей доверие. Впрочем, как и большинство взрослых. Остальные должны были его заслужить.

Это был их первый классный час с начала года. Никто из учеников, кроме тех, что недавно подрались, еще не был знаком с ним. Люба была первой. Она уже выскакивала из-за угла, задавала ему нелепые вопросы и корчила рожи, а он все время отшучивался. Но теперь его лицо было слишком серьезным, и Кирилл Петрович тихо сказал:

– Садись. Начинаем.

Про нового классного говорили разное: одни были уверены, что теперь будет много выездов, другие считали, что молодого учителя легко будет уговорить отпустить их пораньше с уроков, третьи утверждали, что им не нужен классный, и так хорошо. К последним принадлежали Урбанский и Афанасьев. Первый поспорил с мальчишками, что он на ближайшем уроке биологии выведет его из себя, а второй с пеной у рта доказывал, что их новый учитель предатель, такой же, как и остальные училки.