Он вспоминал себя ребенком, гуляющим по огромной зеленой поляне, где вдали виднеется выкрашенный в белый цвет пост охраны, а потом бегущим приветствовать дядю Джека и дядю Роберта. Как он любил их! Дядя Джек был полон обаяния, он походил на ребенка и в то же время от него исходило ощущение могущества, рождавшего надежду, что этот ребенок может властвовать над всем миром. И дядя Роберт, такой серьезный, важный и одновременно нежный и полный жизни. Тут Фрэнсис Кеннеди подумал: нет, мы звали его дядя Бобби, а не Роберт, по-разному. Он не мог припомнить.

Но один день он запомнил, хотя это было более сорока лет назад, когда он бежал, чтобы встретить обоих дядей, как они взяли его за руки, стали раскачивать, и ноги его не доставали до земли, пока они несли его к Белому дому.

И вот теперь он оказался на их месте, и власть, внушавшая ему благоговение, принадлежала теперь ему. Жаль, что память может вызывать такую боль и такое разочарование. То, ради чего они погибли, он не смог осуществить.

В Страстную пятницу Фрэнсис Кеннеди не знал, что привычная жизнь может быть взорвана в Риме двумя жалкими революционерами.

Утром в Пасхальное воскресенье Ромео и его группа, состоящая из четырех мужчин и трех женщин, полностью экипированная для операции, высадились из автофургона. Они шли по римским улицам к площади Святого Петра, смешавшись с толпами разрядившихся ради Пасхи людей: женщин, красующихся в весенних платьях пастельных тонов, мужчин в нарядных блестящих кремовых костюмах с желтыми крестами, вышитыми на лацканах. Еще более ослепительно выглядели дети: маленькие девочки в перчатках и платьях с оборками, мальчики в синих матросках для конфирмации, с бордовыми галстуками на белоснежных рубашках. В толпе то и дело мелькали священники, с улыбкой благословляющие верующих.

Ромео принял обличье скромного пилигрима, серьезного зрителя Воскресенья Христова, празднуемого в это пасхальное утро. Он был одет в черный костюм, накрахмаленную белую рубашку и почти неразличимый на ее фоне белый галстук, черные ботинки на каучуковой подошве. Он плотно застегнул пальто из верблюжьей шерсти, чтобы скрыть ружье, висевшее на специальных ремнях. С этим ружьем он тренировался последние три месяца, пока не добился абсолютной точности попадания в цель.

Мужчины его группы были одеты, как монахи ордена капуцинов, в длинные ниспадающие сутаны бурого цвета, подпоясанные толстыми матерчатыми поясами. В волосах выбритые тонзуры, прикрытые скуфейками. Под сутанами прятались гранаты и ручные пулеметы.

Женщины, в том числе Анни, тоже были одеты, как монахини, и оружие их скрывалось под просторными одеяниями. Они шли впереди, люди перед ними расступались, и Ромео беспрепятственно шествовал в этом черно-белом окружении. За ним следовали четверо «монахов» из его группы, настороженно осматривавшиеся вокруг, готовые вмешаться, если папская полиция остановит Ромео.

Так банда Ромео продвигалась к площади Святого Петра, затерявшись в огромной, стекавшейся туда толпе. Потом они остановились в дальнем конце площади, прижавшись к мраморным колоннам и каменным стенам. Ромео стоял несколько в стороне и ждал сигнала с другого конца площади, где Ябрил и его люди прилаживали к стенам статуэтки святых.

Ябрил и его группа из трех мужчин и трех женщин надели широкие куртки. Мужчины прятали под ними ручные пулеметы, а женщины несли статуэтки святых, начиненные взрывчаткой, готовой сработать по радиосигналу. Спинки статуэток приклеивались к любой поверхности так прочно, что их не мог бы оторвать никакой любопытный из толпы. Кроме того, статуэтки были прекрасно выполнены из дорогой терракоты, выкрашенной в белый цвет и наращенной на каркас из проволоки. Они походили на пасхальные украшения и поэтому их не должны были трогать.