Но вот после, когда общество привлекло его для обсуждения темы с пожарами (что Ивейн посчитала несусветной глупостью), Сезар держался очень хорошо; и, пожалуй, его шутки, его легкое обращение с теми, кто был в салоне, больше понравились Ивейн, чем нет. Именно это ее раздражало. Это – и ощущение, что виконт лишь забавляется, считая своих собеседников если не глупцами, то по меньшей мере людьми недалекими. Вся его поза, весь его тон об этом свидетельствовали.

Ивейн считала, что хорошо разгадывает людей, а также – что первое впечатление не обманывает. Виконт даже не удосужился запомнить ее имя, она видела это по его чуть рассеянному взгляду, когда заговорила с ним в галерее. Графине было неприятно. И вместе с тем – инстинкты подсказывали ей держаться от виконта де Моро подальше.

Графиня де Бриан привыкла сама распоряжаться своею жизнью. Отец давно не имел на нее влияния, и Ивейн все решала сама, шагая вперед неутомимо, влекомая ясными целями, уверенная в своей правоте. А сегодня, когда ее столь отчетливо проигнорировали, мир отчего-то пошатнулся, хотя казалось бы – мелочь, пустяк, мимолетное знакомство! Но нет, Ивейн снова и снова возвращалась мыслями к нему. И видела перед собою в воображении виконта так отчетливо, как будто он стоял сейчас перед нею: высокого, с темными глазами необычного разреза, крепко сжатыми губами, холеными усиками и скупыми движениями. Опасный человек, Ивейн сразу поняла. Мадам де Жерве даже не нужно было ничего о нем говорить, чтобы это стало ясно.

Графиня в раздражении захлопнула книгу, погасила свечи и забралась в постель. И все же долго не могла заснуть, раз за разом воскрешая в уме прошедший вечер.

В тот же поздний, уже очень поздний час один человек, сидя в своей комнате, поставил точку и еще раз перечитал написанное. Оно ему понравилось. Очень. Всегда нравилось. Он сложил письмо, капнул горячим сургучом, запечатал и привычно начертал под сургучной кляксой инициалы: I.P.

Сезар проснулся рано, чего за последние недели с ним не случалось, и ощутил, что бодр и готов к свершениям.

«Вот уж причуды сознания! – усмехаясь, сказал он сам себе. – Стоило появиться интересному дельцу, как я вновь готов, словно гончая собака, бежать по следу! А ведь оно совсем меня не касается и может оказаться газетной уткой. Но это мы скоро выясним, а пока…»

Флоран, вчера успешно исполнивший поручение и отыскавший журналиста Ксавье Трюшона в одном из парижских ресторанов (что было вовсе нетрудно), помог хозяину одеться. Для сегодняшнего утра Сезар выбрал темно-синий костюм, который чрезвычайно ему нравился, и, взглянув на себя в зеркало и поправив белоснежный шейный платок, виконт остался доволен своим видом.

«Пожалуй, можно и выехать сегодня вечером! – размышлял он, сидя в кабинете и перебирая карточки с приглашениями, предусмотрительно извлеченные камердинером из мусорного ведра. Флоран знал о смене настроений своего господина и о том, что утром Сезар может пожалеть, что так легко все выбросил. – Если, конечно, этот господин Трюшон не окажется мне полезен. Стоит хотя бы немного развлечься после долгого перерыва. Парижские преступники небось уже и забыли, как я выгляжу. Что уж говорить о работниках Сюртэ! Они небось танцуют от радости. Это они зря, меня рано списывать со счетов».

За этими приятными размышлениями, чтением свежих газет (о пожарах ничего нового не писали) и составлением письма мадам де Жерве, в котором виконт всячески благодарил достойную даму за приятный вчерашний вечер, время пролетело незаметно. Ровно в одиннадцать явился Флоран и доложил, что господин журналист прибыл и ожидает виконта.