VI
– Так на чём мы остановились, Десяткин?
– Виноват, на твоей, прокурор, бессоннице.
– Ну и зловредный же вы человек, Корифей Еремеевич!
– Если можешь, прости, прокурор, что я позволил себе так резко огорошить тебя правдой-маткой. Не стоило, пожалуй. Ведь кому эта правда нужна… разве что только… да и то…
– Что «да и то»? Выражайтесь яснее, или прекращайте-ка совсем посторонние разговоры!
– Извиняюсь, прокурор, но ты спросил, я – ответил. Хорошо, давай по делу.
– Ну, спасибо, Десяткин! Какое любезное соблаговоление поговорить с представителем закона по делу. Ну, орё-о-л…
Что-то вдруг разбалансировалось в Наконечном, он был на грани потери самообладания. А почему, понять никак не мог. Может, в результате бессонной ночи? Вряд ли только поэтому. Сколько их уже было, таких ночей… Уставать ты, видимо, начал, Владислав Игоревич. Или эта работа изначально не для тебя?.. Потому и не блистает твоя служебная биография наградными реляциями? И Червонец этот… насквозь, что ли, «рентгенит» внутреннее твоё состояние.
Не желая показать более уравновешенному в настоящий момент подследственному своей слабости, Наконечный решил прибегнуть к испытанному способу выхода из подобных ситуаций – подчёркнутой официальности в тоне разговора:
– Сейчас, гражданин подозреваемый, сразу после допроса, будет проведено опознание вещественного доказательства. А потом – дополнительный допрос по результатам. Затем, логично, предъявление обвинения, и опять допрос, уже в качестве обвиняемого. Выдержите, Десяткин, в первую очередь морально? Ведь крыть вам будет явно нечем.
– А я с первой минуты моего задержания готов, прокурор, к червончику своему и морально, и физически. Так что, для меня, как, смею думать, и для вас тоже, все эти процедурно-процессуальные моменты и всяческие следственные действия – всего лишь неизбежная дань формальности, которую надо пройти. Значит, пройдём, куда деваться…
– Хорошо, хоть в этом наши мысли совпадают – формальность есть формальность. Результат, конечно же, предопределён: обвинительный, и только обвинительный приговор. А вот к вашей упрямой уверенности именно в десятилетнем, и никаком другом, сроке наказания я отношусь всё-таки иронически. Всякое может быть. Да и в отношении справедливости заранее известного нам обоим исхода расследования у нас разные мнения. Даже – полностью противоположные. Вы утверждаете, что не было преступления, а следствие так не считает и готово предъявить вам полноценное, качественное обвинение уже сегодня, сейчас, не выходя из этого кабинета, что и будет сделано, как я пообещал, сразу после опознания вами небольшого вещдока. Вот так. А теперь продолжим ваш допрос пока в качестве подозреваемого. Вам понятно, надеюсь, в чём вы обвиняетесь, и готовы ли вы признать себя виновным в изнасиловании с угрозой убийством гражданки Выхухолевой Александры Евсеевны, то есть в совершении преступления, предусмотренного
частью второй статьи сто семнадцатой Уголовного кодекса?
– Обвинение понятно, а вот виновным себя признавать… М-м-м… Гражданин следователь, – Десяткин неожиданно вдруг перешёл в обращении к Наконечному с панибратского «ты, прокурор» на строго официальное, как и положено, «вы, гражданин…», – позвольте вопрос?
– Cпрашиваю здесь я. А вы будьте добры отвечать! Хотя… ладно, Десяткин, задавайте свой вопрос, только без этого вашего… цицеронства.
– Спасибо. Скажите, вы, случайно, не оговорились? Это всё-таки продолжение допроса подозреваемого в совершении преступления, или уже предъявление обвинения? Не просеку никак, по протоколу я вроде пока – подозреваемый, а по тону и прозвучавшему вопросу – самый что ни на есть обвиняемый… Или, заранее меня приговорив, правоохранительная система в вашем лице решила не церемониться, комкая таким образом процесс? Выходит, я прав в своих прогнозах?