Но в душ надо. Немного прийти в себя, охладиться, чтоб на подольше хватило. А то затрахаю ее до полуобморока сейчас, а как потом быть? Мне надо, чтоб она до утра была в себе. И давала мне такую же вкусную реакцию.
На выходе из душа торможу взъерошенную растерянную ведьмочку, решившую смыть с себя такой вкусный запах секса. Нет уж. До утра подождет. Пока я не наиграюсь.
Обратно в кровать, на колени поставить, полюбоваться шикарной картиной, надеть защиту – и в нее, в свой личный рай.
Двигаясь жестко, с оттяжкой, под аккомпанемент пошлых шлепков и тихих сладких стонов изогнувшейся подо мной женщины, разглядывая точеную спину, переходящую в крепкую, круглую задницу, которая так и требует увесистых ударов, полностью отрубаюсь, наконец-то, от реальности, погружаюсь в будоражащий дурман кайфа. Длинные черные волосы удобно наматываются на кулак, чертовка тонкая, гибкая, ее легко поднимать, скользить всем телом, прижиматься, ее хочется везде пробовать, кусать, гладить, шлепать, утешать потом поцелуями. Она отзывчивая, нежная и податливая. Она – то, что нужно. Идеальный, просто идеальный подарок…
И столько кайфа впереди, столько…
Утром, разглядывая пустую измочаленную кровать, пропитанную запахами нашего секса, я ощущаю разочарование. Это тоже странно. Обычно терпеть не могу вот это утреннее – дать денег, посадить в такси, да просто выпроводить, если ситуация, как сегодня. А тут… Тут ощущение недосказанности, словно очень вкусно поел, а вот десерта не было… А его хочется.
И имя ее узнать бы… Мало ли, буду проездом тут опять, спрошу у Самсона…
Мысль эта мелькает в голове, опять поражая своей странностью. И глупостью. Зачем мне имя шлюхи? Пусть и необычной, согласен. Но, может, это не в ней дело, а во мне? Кто его знает…
В любом случае, мысль глупая и, опять же, странная.
Я сюда не вернусь. И, даже если и вернусь, то точно не буду спрашивать ее имя у Самсона. Пусть все так и останется, недосказанностью.
Десерты, говорят, вредны.
Глава 2
Примерно год спустя
Когда тебе сорок, а твоему сыну шестнадцать, невольно приходится прикасаться к молодёжной моде, субкультуре и ловить странные словечки, которыми изобилует речь современных подростков.
Постепенно улетают стереотипы, глупые и нелепые, где мой сын, мой наследник – здоровый, сильный, морда кирпичом, в спортивной или военной форме, живёт по расписанию и отличник во всём.
Да, именно так я и представлял своего пацана шестнадцать лет назад, когда впервые увидел его в голубом выписном кульке на пороге роддома.
Уже мысленно планировал, что в два года он на велик сядет, а в четыре – пойдет в секцию карате, как раз знакомый мой этим делом занялся тогда, хороший спец, работали вместе когда-то… Ну и так далее, чего там еще ошалевшие от счастья и свалившейся ответственности папаши придумывают?
Всё оказалось намного проще. Я живу с ним, расту с ним, учусь с ним. И сам не замечаю, как перенимаю какие-то его повадки, его словечки, словно пацаном тоже становлюсь, когда он рядом.
Ну и принимаю его со всеми тараканами и возрастными кризисами, куда же без этого?
Киту шестнадцать лет. Вначале он отказался стричься.
Мой сын. Ходит лохматым. Я возражал, но не приказывал.
Смирился и смотрел, как оно дальше пойдет. И зачем ему это. Пацан-то у меня – на редкость продуманный. Куда там мне в свои шестнадцать.
Теперь я понимаю причины повышенной лохматости: белые кудри, большие голубые глаза… И девочки, не оставляющие Никиту Кирилловича в покое. Личка постоянно трещит, как только не лопается от наплыва сообщений!