Выйдя из дома, он громко хлопнул дверью, даже не потрудившись запереть замок обратно. Зачем? Грабители за собой замков не запирают. А тот погром, что он учинил в доме, безусловно устроили какие-нибудь залетные бандиты или беглые зэки. Ядовитая усмешка появилась на его красивых губах, когда он представил Верею, которая, вернувшись домой, увидит весь этот беспорядок.

Участкового он застал в тот момент, когда тот уже выходил из своего кабинет, собираясь идти домой. Увидев Ольховского, Василий Егорович замер с вытаращенными глазами, а потом вдруг вытянулся по стойке смирно, хотя Александр Евгеньевич был и не в форме. Собственно, в форме его участковый ни разу и не видел. И он с презрением подумал, что все эти деревенские мужланы, пугающиеся любого начальства, готовы сделать все, что угодно, лишь бы выслужиться. Прикажи он ему сейчас жрать землю, и ведь будет. Он сдвинул свои красиво выгнутые брови на переносице, и строгим голосом, способным заморозить вагон рыбы, спросил:

– Уважаемый, а не подскажете ли, куда это исчез ваш подопечный, потерявший память? И кто за это ответит? – Он даже не стал скрывать своего презрения, и холодно смотрел на здорового мужика, который начал краснеть и потеть под его начальственным взглядом.

Участковый часто-часто захлопал ресницами, все еще вытянувшись в струнку, и стал нашаривать платок, уголок которого торчал из кармана, собираясь утереть внезапно взмокший лоб. Наконец, он его извлек, но не решился им воспользоваться, а просто стоял, смотрел на Ольховского и мял его в руке. Видя, что Василий Егорович от растерянности не может произнести ничего внятного, повысил голос и гаркнул:

– Ну?!!! Чего молчите?! Спрашиваю, кто будет отвечать за пропажу человека на вашем участке???!!!

Участковый от его окрика чуть не подпрыгнул на месте, и захлопав ресницами еще быстрее, проблеял, слегка заикаясь:

– А кто вам сказал, что человек-то пропал?

С иезуитской улыбочкой Ольховский вкрадчиво проговорил:

– А как это, по-вашему, называется, когда человека уже второй день нет на месте? И хозяйки дома, между прочим, тоже!

Выражение глаз Василия Егоровича несколько изменилось. Испуг в них быстро сменял раздражение, которое он все еще пытался скрывать, когда проговорил:

– Так они в лес за травами ушли. Дед Авдей меня об этом предупредил, просил за домом Вереи Константиновны в ее отсутствие присмотреть. – И совсем приходя в себя, набычившись, словно молодой бычок на ретивого пастушка, который не в меру сильно хлопал бичом, закончил совсем неожиданно. – У нас, между прочим, демократия. Имеют право…

И наконец, сделал то, что так долго собирался сделать – вытер затылок и лоб своим скомканным платком, после чего, немедленно опять затолкал его в карман. Ольховский даже слегка растерялся от такого ответа. Ты посмотри! Оказывается, и у этого деревенского увальня есть голос! Ольховский было собрался «объяснить» ему и про «демократию», и про «право», но тут же охладил себя. Было понятно, что криком он тут уже ничего не добьется, а ему нужен был результат. Поэтому, резко сменив гнев на милость, проговорил примирительным тоном:

– Ну раз так, тогда другое дело. Я тут к этому вашему Авдею заехал, расспросить его еще хотел про найденыша вашего поподробнее. Как он его нашел, может тот ему что сказал, из чего можно будет что-то понять? В общем, все в таком роде. А мне говорят, что ушел, мол, дед, уже второго дня, как ушел, и вместе с вашей знахаркой. Я, конечно, заволновался, как они человека без памяти одного что ли оставили. Вот и поехал на хутор глянуть. А там все на ключ закрыто и никого нет. Вы уж простите, что погорячился, Василий Егорович… Сами понимаете, служба такая… – Попытался он втиснуться в доверие к участковому, для чего, состроил покаянную физиономию.