В Ворсму въехали под грустную песню про следы на выпавшем снегу, помните ее в русском переводе? «Снег кружится, летает, летает…» В оригинале лучше, душевнее как-то. Вот промелькнула за окошком больница – наша вчерашняя цель, потом пошли частные дома с заросшими бурьяном палисадниками. В крайнем до самого Нового года, может, чуть больше, жила семья. Категорически отказывающаяся переселяться в Грудцино. Баптисты или адвентисты – не знаю точно, кто именно, но умудрились продержаться два с половиной года без всякого оружия. По весне нашел здесь восемь скелетов, разбросанных в беспорядке по разным комнатам – два больших и шесть маленьких. Во всяком случае, черепов со следами острых зубов было столько.

Мостик через Кишму. Рядом рыжий от ржавчины остов «уазика», въехавшего в киоск и сгоревшего вместе с ним. После моста узкая улица с чуть покосившимися, но вполне добротными домами дореволюционной постройки вела к парку. Маленькому, как и все в этом городке. И тишина. Такое ощущение – твареныши попрятались. Или испугались. Что из области фантастики. Или готовят какую-то грандиозную гадость. Тоже маловероятно – ну не могут они…

Память услужливо подсунула картинку из вчерашнего боя у озера – два десятка зверьков целеустремленно и, главное, вполне осмысленно строят плот из веток. Нет, ерунда, случайность! Этого не может быть просто потому, что не может быть!

– Вот бля-а-а! – Андрей резко ударил по тормозам, и я чуть было не треснулся башкой в лобовое стекло.

Огромный, в несколько обхватов тополь упал, обламывая под собой ветки, и перегородил дорогу. Сзади тоже послышался треск – второй такой же великан, высотой не меньше девятиэтажки, повалился, отрезая путь к отступлению.

– Вот жопа какая!

– Или две, – поправил я сына.

– Посмотрим! – Андрей зло сплюнул в сторону, прямо в поднятое стекло, и выкрутил руль до упора влево. – Держись!

Машина радостно взревела двигателем, завизжала, выбрасывая колесами асфальтово-щебеночное крошево из выбоин. И рванула. Сильный удар заставил клацнуть зубами не хуже любого твареныша… «Тойота» вынесла деревянные ворота в ближайшем заборе и теперь скакала по огороду, собирая кенгурятником бруски сминаемых парников. Пролетели сквозь теплицу (сбитый асбестоцементный столб грохнул на прощание по крыше) и, чуть задев правым бортом угол какого-то сарая, выскочили на параллельную улицу.

– Что это было? – Я дрожащими руками нащупал в кармане заветную флягу и сделал три больших глотка. – Будешь?

– Буду.

– Только закусить нечем.

– Плевать. Закуска, она градус крадет.

Андрей взял емкость и надолго приложился к ней, скосив глаза на дорогу и удерживая руль левой рукой. Надо же, и его нахлобучило – обычно только по большим праздникам позволяет себе рюмочку, да и то не всегда. А тут единым духом граммов двести крепчайшей самогонки выдул и не крякнул. Ну, не совсем самогонки – она ближе к ракии, так как делается из сливы и ячменного солода с небольшим добавлением виноградного сока. Уж что-что, а технологии приготовления крепких спиртных напитков человечество не потеряет, даже окончательно впав в дикость. Жалко только, ячменя все меньше и меньше. Тот, что вырос самосевом на заброшенных колхозных полях, уже заканчивается, а сеять его мы не можем. Расточительно тратить драгоценный бензин при мизерной урожайности, а пахать на себе как-то не хочется.

– Спасибо. – Сын резко выдохнул и вытер губы рукавом. И замолчал, сосредоточенно глядя на дорогу.

Я тоже такой, и после выпитого становлюсь неразговорчивым и мрачным, будто на похоронах. Наверное, потому до сих пор и не спился – в одиночестве не могу, а в компании не хочу. Трезвенник, блин…