Ну да ладно.

– Все взяли? – спросила Дайна. Её вертушка лежала на ладошке. Салатовая, как кусочек яркого пластика. Остальные показали свои – такие же. Все, кроме Алмазки. У той на ладони лежала белая.

– Буду не как все, – кокетливо сообщила та.

Остальным было наплевать. Ксения пожала плечами и закинула таблетку в рот. Та быстро растаяла, оставляя на языке лимонный привкус.

А потом началось…

Мир расцвёл красками, перемешался, показал свою изнанку. Всё стало простым и понятным. И офигенно прекрасным!

Кажется, они снова танцевали. Или смеялись. Не важно. Мир был создан для них одних, здесь и сейчас был самый важный и ценный момент всего сущего. Звучала самая волшебная музыка, вокруг были только самые дорогие люди… И ещё были руки и ноги, чтобы кружиться в этом сосредоточении настоящего божественного начала.

В вертушке Ксении нравилось то, что под ней время будто останавливалось. Казалось, прошла вечность или, скорее, ты застыл в этой вечности. Это потом, когда действие препарата проходило, становилось ясно, что времени прошло всего ничего. Но пока она действовала, ты становилась бессмертной. Ни забот, ни тревог, ни мыслей о бренности бытия. Оно всегда… везде… вечно…

Звонка в дверь Ксения не услышала. Мозг не воспринимал ничего из того, что не считал важным. Ксения помнила только, что летала по комнате и наткнулась на Алмазку.

– Я открою, – сказала та.

Ксении было всё равно. Она блаженствовала. Парила.

Когда действие вертушки закончилось, что всегда случалось неожиданно, Ксения стояла у кровати, но лечь на неё уже не успела. Она осела на пол, на синий ковёр, неудобно подогнув под себя ноги. Легла на спину, но не успела вытянуться в полный рост. Бывало, что вот так не везло, и после отходняка ещё и затёкшие мышцы жутко болели. Но всё же оно того стоило.

И вот её причастность к вечности в очередной раз оказалась обманкой, а тяжесть бытия стала практически невыносимой.

Но это пройдёт.

Зато соображать Ксения стала куда лучше. И видеть.

Например, она отметила, что к ней подходит Алмазка. Заглядывает Ксении в лицо и так сияет, будто ей воткнули в уши провода, а в рот – лампочку.

– Да вот она, вот. Правда, слегка не в себе.

Ксения моргнула и увидела рядом с Алмазкой Луку. Тот стоял и смотрел на неё свысока. Такой далёкий… и становится всё дальше, будто уплывает и теряется в тумане… в остатках хмеля подумала Ксения.

– Ну, отдыхает девчонка, что тут такого, – протянула Алмазка тоном, подразумевающим, что уж она-то совсем не такая! Не чета всяким наркоманкам, валяющимся без движения и не способным слова сказать.

Лука стоял и смотрел. У Ксении кружилась голова, но она просто лежала, как кукла – неподвижная, с застывшим взглядом. Специфика отходняка от вертушки, что поделать.

Смотрел он недолго. Быстро отвернулся и ушёл.

– Ну, я скажу, что ты заходил! – крикнула ему вслед Алмазка, хотя прекрасно знала, что Ксения и сама это прекрасно видит.

– Не нужно, – раздалось в ответ. – Не думаю, что мы ещё раз встретимся.

Когда Ксения пришла в себя, Алмазки, конечно же, рядом уже не было. Спряталась, змея, в своей каюте и ещё долго оттуда не показывалась.

Но уже ничего было не исправить.

Ксения была очень зла на Алмазку. И ещё больше на то, что Лука перестал Ксению замечать. Как отрезало. Он не смотрел на неё и не заговаривал. Пара случайных взглядов, которые он на неё бросил, превратились в холодные и равнодушные.

Всё понятно. Курсант, весь из себя такой правильный, на дух не переносил наркоманов. Ксения, конечно, себя наркоманкой никогда не считала – зависимости-то у неё не было, но существовали такие зашоренные люди, которые думали, что пара вертушек превратят её в трясущуюся, ищущую дозы неадекватку.