Хоуп повела взглядом из-под полей шляпы:

– Ребенка?

Как она ухитрилась попасть в Кембридж, да еще и окончить с отличием? Разумеется, тут немалая доля аффектации. Хоуп из тех женщин, которые с удовольствием разыгрывают из себя дурочек, чтобы потом удивить собеседника либо неожиданной глубиной мысли, либо небрежным упоминанием о своих академических достижениях.

– Ребенок – то есть отпрыск, дитя, потомок, наследник, преемник, – пояснил он.

– Поняла.

– Тебе не попадались такие книги?

– Не знаю, право, – пожала плечами Хоуп.

– Обычно эти книги не слишком известный человек пишет о своем прославленном родителе, хотя бывает и так, что знамениты оба. В одном или двух случаях ни автор, ни герой не пользовались популярностью, но жизнь отца оказалась настолько интересной, а текст настолько увлекательным, что мемуары все равно имели успех.

– У меня не хватает времени на чтение, – заявила Хоуп, промакивая тарелку хлебом, словно неделю голодала. Глаза ее разгорелись от выпивки и еды, она пристально смотрела на Роберта. Глаза Джеральда, темно-карие, словно лакированная кожа, густая щетка ресниц. – Много лет ничего не читала, кроме папиных книг.

А это неплохо, подумал он, свежий подход, восприятие, не замутненное штампованными мемуарами.

– Ладно, читать ты не читаешь, – уступил он (ему принесли рыбу, а Хоуп телятину). – Но писать-то можешь?

Хоуп уставилась на опустевший графин, словно избалованная кошка – на миску, которую забыли наполнить. Постучав пальцем по графину, Роберт попросил официанта принести еще один.

– Напишешь мемуары об отце?

– Кто, я? – удивилась Хоуп.

Нет, с ожесточением подумал он, не ты – официант. Или тот парень в очках за соседним столом.

– О ваших отношениях, какими они были в раннем детстве, о том, что значит быть его дочерью. Да, и о его происхождении, детстве, из какой он семьи. Какие сказки он тебе рассказывал, в какие игры играл. – К его ужасу, в глазах, так похожих на глаза Джеральда, проступили слезы. Веки набухли. Она же ничего перед собой не видит, испугался Роберт. – Хоуп, дорогая, не надо, я не хотел расстраивать тебя…

Несколько слезинок выкатились, побежали по щекам. Хоуп смахнула их платком. Значит, правда, она предпочитает носовые платки. Хоуп скомкала кусочек ткани в ладони прежде, чем Роберт рассмотрел, есть ли там монограмма «Х». Подкрепившись изрядным куском телятины, она ответила с набитым ртом:

– Я не умею писать. Напрочь отсутствует воображение.

Нужны факты, а не воображение. Ну да, какое-то воображение, чувства, разумеется. Безнадежно. Официант подлил ей вина в бокал. Хоуп проглотила его, словно томилась жаждой, и Роберт не к месту вспомнил тот эпизод в «Копях царя Соломона», когда Генри Кертис и капитан Гуд ползут по пустыне, чтобы припасть пересохшими ртами к мутноватой воде оазиса.

Хоуп застигла его врасплох вопросом:

– «Карлион Брент» собирается приобрести на это права? – В конце концов, недаром же она юрист.

– Насчет прав пока не знаю, – уклончиво ответил он. – Если бы книгу написали в том ключе, в каком нам хотелось бы, мы бы постарались ее опубликовать.

– Если бы ее написала я, вы бы публиковать не стали, – покачала она головой. – Возьму-ка я забальоне – нет, тирамису и «Стрега», кофе не надо, и побегу, вторая половина дня забита до отказа. Попробуйте обратиться к моей сестре.

– Я подумывал об этом, но она всегда так занята.

– Вот спасибо! – возмутилась Хоуп. – А я, стало быть, праздная девица. Если хотите, я ей передам, может, она и возьмется.

Как ей удается сохранить фигуру, дивился Постль, как ей удается работать? Обе дочери Джеральда много пьют. Хоуп выпила больше литра вина.