Туман поднимался. Урсула знала его повадки: дымка не рассеется окончательно, приподнимется и опустится снова, подтает и сгустится опять, и так весь день. Сейчас уголок белой шторы отогнулся, она истончилась, пропуская бледные лучи солнца. Проступила гостиница – агрессивно-красный кирпич, низкий фронтон, черепица цвета герани, которая росла в развешенных повсюду горшках. Пелена тумана с определенным изяществом облекала эту декорацию, словно предъявляла ее многочисленной публике, собравшейся на берегу полюбоваться местными красотами.

На мгновение проступил и ее дом – теперь это ее дом. Не пожизненно в ее владении, не на правах арендатора – собственность. И все гонорары, какие поступят от книг Джеральда, – тоже ей. Почти все имущество Джеральд завещал жене, за вычетом щедрых подарков Саре и Хоуп. Пожалуй, завещание мужа изумило Урсулу сильнее, чем его смерть. Гуляя в одиночестве по берегу, она долго размышляла над этим и пришла к выводу, что таким образом Джеральд компенсировал ей причиненный ущерб. Он не пытался уверить, будто на свой лад любил ее, но помнил, что он перед ней в долгу. Присвоил ее жизнь, отобрал.

На вершине утеса показалась фигура Полин – племянница стояла у ворот и усердно махала рукой. Урсула помахала в ответ, без особого энтузиазма. Ей предстоит совершить поступок, какого никто не ожидает от вдовы, – возьмет и пригласит Полин в гостиничный бар, выпить по стаканчику.

И снова туман сгустился в одночасье – так она и знала – и скрыл из глаз Полин, ее приветливо машущую руку.

Человек верит всему, что написано в газете, пока не прочтет свою собственную историю, опутанную паутиной лжи. И тут он призадумается, однако ненадолго, а потом к нему вновь вернется вера в печатное слово.

«Центр притяжения»

Ежедневно в Ланди-Вью-Хаус доставляли три газеты. Урсула пока не отказывалась от прессы ради Полин, которая любила почитать за завтраком, но твердо намеревалась аннулировать подписку, как только племянница уедет. Она предвкушала тот момент, когда больше не будет никаких газет. Лично ей больше нравится, угощаясь грейпфрутом и тостом, любоваться берегом.

С утра море было спокойным, густого синего цвета, ровного, без изумрудных сполохов, и над ним – бледное, очень светлое, без туч небо. Отлив только начался, песок еще влажный, и мальчик лет двенадцати строил высокий замок с башенками, рвом и подъемным мостом. Папаша с двумя малышами пытался запустить красно-белого змея, но ветра не было, и змей не мог оторваться от песка. Джеральд тоже запускал для девочек змеев, а сколько замков он им построил!

– Ты заметила, – проговорила Полин из-за газеты, – что никто не желает высказать простую истину насчет безработицы? А правда в том, что теперь женщины работают. Если бы все они уволились, безработицы среди мужчин не было бы, но никто не осмеливается рассуждать об этом вслух.

– Это не политкорректно, – согласилась Урсула.

– Тебе когда-нибудь хотелось работать? В смысле – не помогать дяде Джеральду, а за жалованье?

– Я подумывала присматривать за детьми в гостинице. Им часто нужна няня.

Полин уставилась на тетю, проверяя, не шутит ли. Лицо Урсулы оставалось непроницаемым.

– Но ты этого так и не сделала?

– Джеральд не одобрил идею.

– Еще бы! Жена знаменитого писателя сидит с чужими детьми за два фунта в час!

– Вообще-то, за три, – поправила ее Урсула. – Если ты закончила, я, пожалуй уберу со стола, пока Дафна не пришла. Сиди, я справлюсь. Читай свою газету на здоровье.

Когда она вернулась за кофейником, Полин сообщила: