Ленин стал в образе, Ленин – Он, а образ не сожжешь, больше Он не сжигаем, в нем нет материала для огня. Крематорий – ад пекла, который не сжег Христа, ибо Христос оставил тело в гробу (техническое соображение), также и Ленина не сожжет огонь крематория, ибо дело не в теле, а в духе, в который он обратился [по Преображенскому], крематорий может сжечь тело, но не Его. Он стал тем, чем другой не может стать. Простой смертный заканчивает свою жизнь вместе с разложением тела. Сжечь огонь может только простого смертного, в нем нет того духа, который может парить над телом; они безымянны, поминаются при случае массою, а Ленин бессмертный. Все остальные погребены в братских могилах, и мы только знаем, что здесь могилы павших за нас. Кто они такие – неизвестно; известно, что они жертвы революции. Это чистые беспредметники, не поддающиеся образу и кисти художника, их можно только создать по образу и подобию оставшихся на поверхности земли.

Художники ИЗО протестуют против беспредметности, абстрактной бессодержательности, а это и есть то, в чем можно освободиться от всех содержаний – содержание вообще подозрительная вещь. Восстают капиталисты против коммунизма, потому что исчезает последний оплот, последняя база, основа для существования, наступает для них абстракция, беспредметность, их деятельность не имеет основы предмета, из чего и на чем можно развивать новые явления; у одних капитал, у других предмет. Протестуют и коммунисты против беспредметности, ибо им существовать без предмета, как капиталисту без капитала, нельзя. Для них исчезает в беспредметном средство отображения быта и портрета, агитация через предмет, агитация через капитал в другом случае. Беспредметное непонятно. Искусство новое вызвало бурю негодования у общества дореволюционного и послереволюционного тем, что оно беспредметно, абстрактно, что лицо, быт, жизнь предметников – как капитализма, так и коммунизма – не стали отображаться, а наоборот, разображаться. У сознания общества отнималась главная опора – что видеть, что осознавать; нечего было осознавать, раз предмет или портрет предмета исчезал, вместо него какие-то комбинации, «не говорящие ни душе, ни разуму». Когда пришлось поставить памятники выдающимся людям, вполне конкретно выразившимся, то новое искусство вместо изображения разъизобразило лик, превратило в беспредметность, абстракцию. Это его прямая функция и была. Функция может быть материалистическая, материя не имеет предмета-портрета, конкретного завершения, если она текучая, динамичная. Какая она? С глазами, носом, без ног или множество у нее ног – она везде, ибо все везде, но какая же она – это никому не известно (многоликость). Из материи можем сделать материал, а из материала что угодно – и нос, и глаза, и машину, написать живописные портреты и сделать Богов, божков. Ее подлинного портрета так и не имеем, мы можем создать образ наших вымыслов, обращать неизвестное в известное. Многие художники напишут портреты Ленина на смертном одре – будет ли это конкретное изображение? Такое отображение не будет верным, ибо Ленин бессмертный, т. е. живой дух Его парит над миром, а сущность его не в гробе, а в деле. Отсюда всякое изображение посмертное будет ложным, ибо не в носе и двух глазах сущность портрета, а в его динамическом духе; как и траурные дни будут не чем другим, как ложной тревогой, и какое мне дело до неживого, когда живое моя основа? Ленин умер, наступила рассеянность <растерянность?> учеников: сначала не знали, жив ли или умер, что сказать народу. Аналогия с учениками Христа, которые сняли распятого и положили в склеп, позабыв, что Христос жив, что и подтвердилось на третий день – воскресением, и о чем они объявили народу, что если его и нет, то вера его жива с нами на земле.