В первые дни моего кадетства был еще один инцидент, о котором мне больно вспоминать. Это случилось во время ночной смены в бюро регистрации. Джон, пожилой белый техник-регистратор, был в приподнятом, можно сказать игривом настроении, и мы с ним обсуждали наших любимых женщин-знаменитостей. Он описывал свое воображаемое свидание, а я – свое. Так мы забавлялись, и я назвал пару белых дамочек, встретивших его одобрение. А потом я упомянул очень талантливую сексуальную и знойную Лолу Фалану, одну из самых популярных в те годы артисток на сцене Лас-Вегаса.

Улыбка, не сходившая с лица Джона все это время, вдруг исчезла. Его ответ шокировал меня. Он не мог согласиться с моим эпитетом «прекрасная» в адрес мисс Фаланы, поскольку не понимал, что может быть прекрасного в «цветной» женщине. Прошло столько лет, я все еще помню слова Джона: «Не знаю, что вы, ребята, считаете женской красотой». Он сказал это просто так, без злого умысла. Он никогда не рассматривал цветных женщин как объект физической привлекательности, и потому слово «прекрасная» было для него не применимо к Лоле Фалане.

Я обалдел, мягко говоря. Этот добродушный пожилой человек, сам того не зная, плюнул мне в лицо. В моем девятнадцатилетнем невинном восприятии мира привлекательная женщина была… просто привлекательной женщиной, безотносительно к цвету кожи. Если у нее большие соблазнительные глаза, стройная фигура и знойная, чувственная манера – что и воплощала собой мисс Фалана, – не имело значения, черная она, белая или любого другого цвета. После того случая мои отношения с Джоном никогда уже не были прежними.

В бюро регистраций я впервые встретился с Артуром, сержантом Джимом и другими членами бригады по наркотикам. Чак, который станет моим двойником в расследовании Клана, тогда еще не вступил в ряды департамента полиции. Офис бригады по наркотикам располагался в подвале здания, и они поднимались к нам на первый этаж, чтобы запросить уголовные дела подозреваемых.

Меня сразу заинтриговали и очаровали эти неряшливые с виду длинноволосые «хиппи», как их уважительно именовали в департаменте. Мне приказали никогда не обращаться к ним на улице, если они сами не заговорят со мной, потому что они могли работать под прикрытием и такое обращение ставило под угрозу их расследование и саму жизнь.

Они выглядели как плохие ребята со своими длинными волосами и бородами, в небрежной уличной одежде. Но у них были пушки, и они защищали закон вместе с хорошими ребятами. Я хотел быть одним из них.

Однако нужно было ждать по меньшей мере четыре года, прежде чем я мог надеяться на должность детектива в бригаде по наркотикам – и то при условии, что там откроется вакансия. В моем случае существовало еще одно серьезное препятствие: в истории Департамента полиции Колорадо-Спрингс до сих пор никогда не было черного детектива.

Через некоторое время детективы по наркотикам привыкли к моему присутствию в бюро регистраций, и я заводил с ними – в частности, с Артуром – разговоры об особенностях работы копа под прикрытием. Я расспрашивал их обо всех мыслимых нюансах, когда они подходили к моему столу за уголовными досье, – о языке улиц, о наркоманском сленге и ценовом диапазоне. Я хотел знать, как реагировать в той или иной ситуации, если я встречу что-то нетипичное. Если я слышал в кино фразу из наркотической тематики, я выспрашивал кого-нибудь из них, насколько это реально в жизни. Довольно скоро я стал для них, прямо скажем, надоедливой мухой, но добился и кое-чего важного – меня начали замечать в группе «славных малых».