Чака приветствовал Кен – невысокий (около 170 см), коренастый (под 100 кг) человек лет двадцати восьми, с русыми волосами, стриженными по-армейски, и жидкими усами. С ним был человек помоложе (лет двадцати), которого Бутч назвал своим младшим братом Бароном. Кен, полагая, что говорит со мной, сказал Чаку:
– Наше общение по телефону произвело на меня впечатление. Я чувствую, у тебя есть хорошие идеи, которые, очень может быть, помогут нашему Делу.
Затем он показал пачку газет, в которых, по его словам, содержалась вся нужная Чаку информация, если он решит присоединиться к Делу. А дальше он принялся излагать свои собственные мотивы вступления в Ку-Клукс-Клан.
Клан, по словам Кена, стал для него «спасением», после того как его однажды подстрелили «какие-то ниггеры» и изнасиловали его жену. Его предубеждения против ниггеров, как он выразился, начались, по большому счету, еще в армии.
– Ты читал в газетах все, что пишут о Клане? – спросил Кен Чака.
Чак ответил, что да, читал, хотя, возможно, что-то пропустил. Кен стал объяснять, что это он и другие клановцы посылают в газеты материалы, обращаясь к журналистам. Клан хотел, чтобы о нем знали. Это было так по-дилетантски, даже жалость брала, но они получали хоть какое-то освещение. Появляясь в прессе, они надеялись заручиться симпатиями публики, привлечь новых членов, добиться внимания и узаконить свое Дело.
Полицейский под прикрытием часто действует наугад, не зная, работает ли передатчик, хорошо ли его слышат следователи и есть ли у них представление о том, где он находится.
Кен объяснил, что СМИ, по его мнению, выставляли их Дело в дурном свете, и ему лично это вышло боком. Но он не стал распространяться, как именно журналисты повредили его репутации. Однако у него не прекращались трения с военным командованием, и его намерение остаться на сверхсрочной службе было теперь под угрозой. Я понял еще по телефону, что Кен был раздражен, но теперь, слушая его разговор с Чаком, ощущул еще более явную злобу. В его голосе звучал глубоко сидящий гнев, обида и тоска.
– Люди должны знать, что творят эти ниггеры, – сказал Кен. – Возьми хотя бы жену Бутча.
И Кен рассказал, что жену Бутча недавно порезали «ниггеры» и в нападении подозревалась женщина, живущая на его улице. Он сказал, что кто-то сжег крест на лужайке этой черномазой, чтобы припугнуть ее, но, похоже, перестарался. Позже я проверил базы отчетов полицейского управления и управления шерифа в поисках упомянутого инцидента и не нашел никакого упоминания о нем. Если он и был, то жертва не заявляла в полицию… что очень маловероятно.
Голос Кена изменился, словно он рассказывал о какой-то светлой мечте:
– Я хотел бы встретить того, кто устроил это сожжение, чтобы показать ему, как надо правильно сжигать крест, и поздравить его.
Кен объяснил, что Бутч – его телохранитель, но что Клан в целом неагрессивная группа. Он подчеркнул это, сказав:
– Мы против насилия, если оно сперва не было причинено члену нашей группы.
Бутч впервые с момента прибытия в «Угловую лузу» обратился к Чаку:
– На публике Клан нужно называть Организацией или Делом.
Он объяснил, что его прямо распирает от желания выразить свое отношение к «ниггерам» самым резким способом, однако приходилось лишать себя такого удовольствия, потому что он всегда помнил о ненасильственной политике Организации.
– Трудно иногда сдерживаться, понимаешь? Но Дело важнее. Планы, которые мы вынашиваем, действительно изменят мир.
– Что ж, я хочу вступить в Организацию, – сказал Чак.