Платон подпрыгнул на месте от возбуждения, и ощутимо ударился о землю больной ногой.

– Да! – громко крикнул он.

Молодой человек подхватил трофей за шею и внимательно осмотрел. Большая часть птицы была покрыта чёрными перьями, но шея отсвечивала зелёным, в хвосте виднелось белое пятно, а на голове кокетливо качался красный хохолок. Таких птиц он ещё не видел. Платон снова повертел добычу перед собой, прикидывая, как её теперь ощипать.

– По-моему, ядовитых птиц не существует, – пробормотал он. – Как теперь её разделать?

В этот момент добыча дёрнулась и суматошно забила крыльями. Охотник от неожиданности выпустил тетерева из рук, тот упал, и продолжал молотить уже по земле.

– А! – заорал Платон, схватил первый попавшийся камень и с силой опустил его прямо на красный хохолок птицы.

Та пару секунд сучила конечностями прежде чем, наконец, затихла. Смирнов поднял камень и отбросил его в сторону. Под ним была ямка, в которой кучкой лежали покрытые перьями кости черепа, обильно сдобренные куцыми куриными мозгами. В сторону торчал сплющенный клюв. Платон снова потянул за шею. Остатки головы продолжали лежать в мягкой ямке как в могиле. Он ещё раз глянул на искорёженные останки птичьей головы. На этот раз не поморщился, не отвёл взгляд.

– Царство тебе птичье, – негромко проговорил эпитафию и ногой зарыл ямку.

Предстояло учиться щипать птицу на практике. До этого Смирнов неоднократно видел, как это делается. В бабушкиной деревне ощипать курицу считалось обычным делом. Но самому пока этого делать не приходилось.

– Вроде, горячая вода нужна, – с трудом вспоминал Платон технологию приготовления птицы. – Что ещё?

Память ничего больше не выдала. Перед глазами встал образ бабушки. Вот она рубит голову курице. Та, уже безголовая, вырывается, делает круг по двору, и только потом падает. Бабушка берёт тушку, несколько раз макает её в чан с кипятком, и начинает ловко, только пальцы мелькают, обдирать мокрые перья.

Прикинув, что подойдёт и холодная, он сунул безголового тетерева в родник, и только потом подумал, что неплохо было бы попить. Почему-то суетясь, Платон достал тушку, отложил её в сторону и начал вычерпывать ладонями воду из родника. Со дна поднялась муть, пить стало и вовсе невозможно.

Напиться удалось только через несколько минут, когда вода в роднике успокоилась, а заодно и сменилась. Маленькая лужица, из которой вытекал совсем тоненький ручей, вновь стала прозрачной, и Платон решился-таки напиться.

С птицей всё выходило не так радужно. Несмотря на длительное пребывание в холодной воде, перья выдёргивались с трудом, и в итоге тушка получилась не просто ощипанная, но и местами без кожи. Однако, на костёр она пошла и в таком виде. Платон подозревал, что если бы поголодал ещё день, то мог бы и с перьями не заморачиваться. Зато сейчас он наконец-то приступил к еде. Щедро посыпал солью из пакетика оторванную ногу, и тут же в кустах раздался громкий треск, и под дуб выскочил здоровенный, на взгляд Смирнова не меньше быка, бурый в серых пятнах кабан с огромными, по полметра, загнутыми вверх жёлтыми клыками.

Здесь же костёр, мелькнуло в голове молодого человека, что ему надо? Сам он открыл глаза, стоя на ветке дуба, почему-то с жареной ногой в руке. Как он смог забраться на дерево с больной ногой и не выронить при этом свой обед, Смирнов не понимал.

Зверь по инерции пробежал по поляне, пару раз недовольно хрюкнул, и встал под деревом, глядя куда-то на юг. Платон поднялся на цыпочки, нога при этом предательски отдалась болью, и увидел, как через кусты летит длинная прямая палка. Она с неприятным хрустом ткнулась в бок кабана, зверь оглушительно всхрапнул и упал на грудь, смешно задрав в небо скрюченный дрожащий хвост.