– Ни шагу! Я тебе башку прострелю! – прорычала чечену, который сделал шаг к воде.

– Опусти оружие, дэвочка, и живая останешься!

Он пошел на меня, а я в доказательство, что не шучу, прицелилась и выстрелила. Пуля зацепила ему ухо, и я увидела, как кровь брызнула на камуфляжную куртку. Да, Максим научил меня хорошо стрелять с любого вида оружия и всегда говорил, что я очень меткая.

– Сссссука!

– Следующий выстрел тебе в глаз!

Чечен опустил автомат и несколько секунд с ненавистью смотрел на меня, потом поднес рацию к лицу.

– Нашел сучку. Нет с ней никого. Только дети. Никуда не денется. На островке они.

3. ГЛАВА 3

Женщина не может быть счастлива, если она нелюбима, а ей нужно только это. Женщина, которую не любят, — это ноль и ничего больше. Уж поверьте мне: молодая она или старая, мать, любовница… Женщина, которую не любят, — погибшая женщина. Она может спокойно умирать, это уже не важно. 

(с) Коко Шанель

Никто и не думал к нам приближаться. Зачем им это? Они просто окружили нас и стерегли с собаками, не давая даже высунуть нос из-за камней. Стреляли то в воздух, то по песку так, что Тая вскрикивала, а Яша сжимал пальцы в кулаки и изо всех сил старался не подавать виду, что ему страшно.

Они знали, что делают. Ведь у нас не осталось ни пресной воды, ни еды. А со мной маленькие дети.

– Кушать хочу… мам.

Отломила кусочек своей шоколадки и протянула ей и Яше, понимая, что завтра нам придется выйти из убежища. С берега доносится запах жареного мяса и треск костра. А наше место так мало, что мне негде развести огонь, и я изо всех сил прижимаю к себе детей, растираю им плечи и ручки, ножки, чтоб отогреть. Яша протянул Тае свою часть конфеты.

– Кушай сам, ты что!

– Она маленькая, и она девочка. Пусть ест, а я потерплю.

Мой мальчик, какой же ты уже маленький и сильный мужчина. Привлекла его к себе и поцеловала в макушку. Прошел еще один день. Адский. Жаркий. Воды осталось несколько капель, и я отдала ее детям. К вечеру ощущение безысходности и понимание, что Изгой не придет, довели меня до отчаяния. Хотелось рыдать от бессилия и рвать на себе волосы.

– Эй, русская, жрать не хочешь? Выходи, мы тебя накормим!

И ржут.

– Да, напихаем тебе в рот, а мелких твоих поджарим! Выходииии!

Мне хотелось их расстрелять, хотелось исполосовать их автоматной очередью. Но такое только в кино показывают, а у меня наяву все. И едва я вскину автомат, они убьют меня, и дети останутся сами. От одной мысли об этом стало страшно до дикой дрожи.

Тая лежала на моих коленях, а Яша забился возле камней и дрожал от холода. Меня мучила страшная жажда. О голоде я старалась вообще не думать. А вот журчание воды неподалеку сводило с ума. Но если я выйду из укрытия, меня тут же подстрелят. Жажда… она страшнее всего, она сводит с ума, и я изо всех сил стараюсь глотать слюну, чтобы не так саднило в горле, и мысль о том, что во фляге есть немножко воды, пульсирует в висках, и я адскими усилиями воли сдерживаю себя, чтобы не выпить последнее.

Легла рядом с Таей и обняла ее маленькое тельце. Я не буду думать ни о чем, не буду думать о жажде… Но не могла. Повернулась к Яше.

Я смотрела на его спину, на худенькие плечи, потом опять на Таю, бледную и ослабленную, она вздрагивала во сне. И вдруг я резко встала. В тот же момент Яша повернулся ко мне.

– Нет! Не ходи к ним! Неееет! – он яростно тряс головой. – Не надоооо!

– У меня нет выхода, Яшенька, нету, понимаешь?

– Они тебя убьют!

– Не убьют!

Я подползла к нему и обняла его за плечи.

– Твой отец там, и он не позволит им этого сделать.