Ту же картину можно было видеть во всех районах города. Независимый наблюдатель, американский посол Д. Р. Фрэнсис писал: «Полицейский участок через три дома от здания посольства (на Фурштатской улице) подвергся разгрому толпы, архивы и документы выбрасывались из окна и публично сжигались на улице – и то же самое происходило во всех полицейских участках города… Солдаты и вооружённые гражданские лица преследовали полицейских, разыскивали их в домах, на крышах, в больницах». Конечно, стихия народного бунта, но невозможно отделаться от мысли, что документы, фотопортреты, отпечатки пальцев уничтожались обдуманно, целенаправленно.

Временное правительство, вялое и никчёмное, делало, кажется, всё, чтобы хаос и анархия царствовали в столице и в стране. Некоторые его действия поражают своей абсурдной трагикомичностью. В первые же дни своего существования оно особым постановлением сняло со всех без разбору заключённых – карманников и убийц, хулиганов и насильников, выпущенных революцией из питерских тюрем, – всякие подозрения и обвинения и предписало местным властям выдавать им свидетельства неприкосновенности и об отсутствии данных для их преследования. Спустя несколько дней появился уникальный документ, подписанный помощником градоначальника. Комиссарам районов предписывалось регистрировать освободившихся уголовных заключённых, являющихся в комиссариаты, и «выдавать им удостоверения, подтверждающие их явку и обязывающие их явиться в места, которые будут указаны особым объявлением Петроградского общественного Градоначальства». Можем себе представить: толпы воров и убийц, должно быть, тут же добровольно пришли и выстроились в очередь к окошкам комиссариатов за подобными удостоверениями!

Бумага сия родилась в лоне новообразованной структуры власти. Смутно помня, что за ситуацию в Петрограде кто-то должен отвечать, одуревшие от сутолоки, митингов и табачно-махорочного дыма «граждане министры» посовещались и назначили «общественного градоначальника» – профессора медицины Юревича. За всю историю города это – первый и последний градоначальник, коему вместо должностной присяги зачлась клятва Гиппократа. О деятельности профессора тот же Пешехонов отзывается мимоходом: «Мы на Петроградской стороне ни разу ни в чём не ощутили, что эта власть появилась, что она существует». Через некоторое время Пешехонов отправился к «шефу», чем немало удивил последнего: «Для Юревича было совершенной новостью, что существуют какие-то комиссариаты. Он очень заинтересовался моей информацией». Добрый доктор, по-видимому, от всей души хотел сделать что-нибудь общественно-полезное. «Спустя несколько дней я получил телеграмму, – продолжает Пешехонов, – которой градоначальство требовало сообщить ему, сколько письмоводителей, паспортистов, регистраторов и других служащих прежних полицейских участков находится теперь на службе в комиссариате… Господи! Неужели же они там до сих пор не знают, что полицейские участки в первую же ночь были разгромлены и все их служащие не только разбежались, но и попрятались?!» Добавим, что многие сотрудники полиции, в первую очередь сыскной, просто бежали из Петрограда, опасаясь смертельных встреч со «знакомыми» уголовниками. Не знал этого гражданин Юревич. И вообще он мало что знал о деятельности правоохранительной системы.

Хаос между тем нарастал стремительно. 10 марта своим декретом Временное правительство упразднило Департамент полиции, но это была лишь констатация свершившегося факта. Вместо него учреждалось Временное управление по делам общественной полиции; оно просуществовало три месяца и в июне было преобразовано в Главное управление по делам милиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан. За этими длинными витиеватыми названиями ничего не скрывалось. Разогнанная полиция не возродилась, вновь создаваемая милиция представляла собой нечто жалкое и бессмысленное, и уж чего-чего точно не могла сделать, так это обеспечить «личную и имущественную безопасность граждан».