– Ну, поскольку я вымок до костей, то испытывать жажды не могу по определению… – начал Серенак.

– Простите, патрон! Что вы выпьете?

– А что у тебя есть?

– Пиво?

– Прекрасно! Только похолоднее. На апельсин я не претендую, но от соломинки не откажусь.

Беатрис одной рукой придерживала шаль, а во второй сжимала стакан.

– Сильвио, скажи ему, пусть катится к черту.

Бенавидиш расплылся в улыбке.

– Темное, светлое или безалкогольное?

– Темное.

Сильвио снова исчез в глубине дома. Беатрис опять склонилась к фотографиям.

– Это кто? Учительница?

– Да.

– Понимаю вас, инспектор. Она действительно… как бы это сказать… хорошенькая. Неотразимая. Как будто сошла с романтической картины. Или как будто специально позирует.

Лоренс вздрогнул от неожиданности. Как странно. Во время встречи с учительницей ему пришла в голову та же мысль. Беатрис внимательно рассматривала остальные снимки. Она отбросила назад спадающие на лоб волосы и слегка нахмурила брови.

– Инспектор! Хотите, я вам помогу?

– С расследованием?

– Да. На этих фотографиях есть деталь, которая прямо-таки бросается в глаза. Во всяком случае, в глаза женщине.

Стефани Дюпен стояла возле круглого окна и глядела на улицу, по которой шли мокрые жители Живерни. На ней все еще было облегающее черное платье. Через несколько минут она отошла от окна на пару шагов и сняла платье. Полураздетый Жак лежал в постели на боку. Он поднял глаза от бюллетеня по продаже недвижимости в округе Анделис. Комната располагалась в мансарде. Посередине потолка тянулась дубовая балка, с которой свисала лампочка с абажуром, заливавшая комнату рассеянным светом. Кожа Стефани приобрела в этом освещении оттенок красного дерева.

Стефани снова приблизилась к окну и стала смотреть на вечернюю деревню – площадь возле мэрии, тополя, школьный двор.

«Что ты встала у самого окна, – подумал Жак, – тебя же с улицы видно!» Но вслух он ничего не сказал. Стефани буквально прилипла к окну. На ней был только лифчик, черные трусы и серые чулки.

– Почему на похоронах все время идет дождь? – чуть слышно прошептала она.

Жак отложил журнал в сторону.

– Не знаю. В Живерни часто идут дожди, Стефани. В том числе во время похорон. Просто про дождь на похоронах люди дольше помнят. – Он уставился на жену пристальным взглядом. – Ты ложишься?

Она ничего не ответила, но медленно отошла от окна. Развернулась в три четверти оборота и поймала свое отражение в круглом окне.

– Я потолстела, тебе не кажется?

Жак улыбнулся:

– Смеешься, что ли? Ты…

Он замялся, подыскивая слово, способное передать то, что он чувствовал, глядя на ее длинные волосы, гибкую спину цвета меда и изгибы тела.

– Ты… Настоящая мадонна.

Стефани улыбнулась. Завела руки за спину и расстегнула лифчик.

– Нет, Жак. Мадонна красива, потому что у нее есть ребенок.

Пристроив бюстгальтер на плечики, висевшие на вбитом в балку гвозде, она повернулась и, не глядя на Жака, села на край кровати и принялась медленно снимать чулки. Жак вытянул из-под одеяла руку и положил ее на плоский живот жены. Чем ниже она наклонялась, снимая чулок, тем ближе к его руке была ее обнаженная грудь.

– Кому ты хочешь понравиться, Стефани?

– Никому. Кому я должна, по-твоему, нравиться?

– Мне, Стефани. Ты должна нравиться мне.

Стефани ничего не ответила. Молча легла и накрылась одеялом.

– А мне не понравилось, – после некоторого колебания сказал Жак, – как на тебя пялился этот полицейский. На похоронах Морваля. Очень не понравилось.

– Не начинай. Хватит уже.

Она повернулась к нему спиной. Жак слышал ее ровное дыхание.