– Ну да. Не уверен, что это слово включено в словари. Я, конечно, просто любитель, но вот в Аргентине есть мужик, так у него три сотни грилей из ста сорока трех стран мира! А самый древний экспонат аж тысяча двухсотого года до нашей эры!

Серенак оставил колено и принялся массировать локти.

– Что-то мне подсказывает, что ты надо мной все-таки издеваешься.

– Патрон! Вы ведь со мной уже достаточно хорошо знакомы… Разве я способен такое выдумать? Понимаете, с тех пор как люди укротили огонь, они едят жареное мясо. Вы себе даже не представляете, до чего это интересная тема. Во всей истории человечества нет более древней и более универсальной технологии приготовления пищи…

– И поэтому ты поставил у себя в саду целых семнадцать штук. Круто. Хотя ты прав, лучше грили, чем садовые гномы.

– Ну конечно! И красиво, и оригинально! И полезно – когда приглашаешь гостей.

Серенак пятерней взлохматил волосы.

– Точно. Меня перевели в край, населенный психами.

Сильвио улыбнулся.

– Это еще что. В следующий раз я расскажу вам про окситанские традиции. Вы узнаете, чем катарские грили отличаются от севенольских. – Он поднялся на три ступеньки крыльца. – Прошу, патрон! Вы меня легко нашли?

– Если не считать последних двадцати метров, то да. Вообще-то, если забыть про грили, у вас тут красота. Мельницы, деревенские домики…

– Мне и самому нравится. Особенно вид с веранды.

Инспектор Серенак тоже поднялся по трем ступенькам.

– Сейчас-то темно, ничего не видно, – объяснил Сильвио, – но днем тут классно. Хотя, если честно, патрон, Кошерель – странное местечко.

– Что, еще более странное, чем клуб фугикопрофилов? Ты должен мне об этом рассказать.

– Фугикарнофилов. Но это к делу не относится. Тут народу перемерло – не счесть. Во время Столетней войны вон на тех холмах, прямо напротив, разыгралась жутко кровавая битва. Тысячи погибших. Во Вторую мировую – то же самое. Но самое интересное даже не это. Знаете, кто похоронен на нашем церковном кладбище?

– Неужели Жанна д’Арк?

Бенавидиш улыбнулся.

– Аристид Бриан!

– Да ну?

– Спорим, вы даже не знаете, кто это такой?

– Прекрасно знаю. Певец.

– Нет-нет, певец – это Аристил Брюан. Вечно все их путают. Аристид Бриан был политическим деятелем. Пацифистом. Он единственный француз, удостоенный Нобелевской премии мира.

– Сильвио, ты неподражаем! Я готов поступить к тебе в ученики по части истории Нормандии.

Серенак осматривал фахверковую стену дома.

– Должен сказать, что для простого инспектора полиции с нищенской зарплатой у тебя шикарное жилье.

Сильвио выпятил грудь, явно польщенный. Подняв глаза, он молча указал на потолок веранды, опиравшийся на столбы из бруса. Между балками была натянута металлическая проволока, по которой со временем будет карабкаться высаженный в метре от веранды дикий виноград.

– Знаете, патрон, когда я пять лет назад купил этот дом, он был настоящей развалюхой. Вот с тех пор и вожусь с ним.

– И что же ты сделал собственными руками?

– Да все.

– Как – все? Не может быть!

– Может, может. Португальские гены. Даже если работаешь в полиции, дают о себе знать.

Серенак расхохотался и снял кожаную куртку.

– Патрон, да вы насквозь промокли!

– Нормандские похороны, чтоб их!

– Так заходите, обсушитесь.

Мужчины прошли на веранду. Лоренс Серенак повесил куртку на спинку пластикового стула, который тут же опасно покачнулся, а сам сел на соседний стул.

– Конечно, пластиковый гарнитур – не предел мечтаний, но мне он от одного родственника достался, ну я и взял. Антикварной мебелью обзаведусь попозже, когда стану комиссаром. – Сильвио улыбнулся и тоже сел. – Так что там было на похоронах?