– Когда я говорил о радистке, то имел в виду вас, Валерия Яновна.

– Напрасно. Почти исключено, что меня станут использовать в качестве радистки. Как и вас, товарищ капитан, в качестве радиста.

– Кто знает? А вдруг…

– Подобное использование выглядело бы неразумным. Слишком серьезную подготовку мы получаем. Умению пользоваться рацией нас обучают для общего развития, и на тот, самый крайний, случай, когда мы вдруг останемся без прикомандированных к нам радистов.

– По-моему, сообщение об экзаменах прозвучало всего лишь началом чего-то более важного, что вы хотели сообщить мне, лейтенант.

– Считайте, что хотела обрадовать: подполковник Бекетов позволил использовать еще три часа времени для проведения с вами общеподготовительной беседы.

– Даже так, «общеподготовительной»?

– Что вас удивляет, капитан? Такой термин действительно существует.

– Мы будем проводить эту беседу здесь?

Стая чаек шумно приблизилась к берегу, совершила несколько кругов над соседним утесом, небольшая плоская вершина которого откололась от материка и, склочно переругиваясь, стала устраиваться на нем. Откуда-то издалека донесся протяжный гудок парохода, однако самого его рассмотреть было невозможно, поскольку он шел в полном тумане, что называется наощупь.

– Можем спуститься к заливу и посидеть там, – неожиданно предложила Валерия, как только затих повторный гудок.

– Давно мечтаю о том, чтобы посидеть вместе.

– Или же взять шлюпку.

– Там решим. Главное, что мы окажемся вне курсов и будем вместе.

– Только наденьте шинель, у воды всегда прохладнее. Я со своей шинелью, как видите, – метнула она взгляд на вешалку, – вообще не расстаюсь, как и подобает южанке.

Пилоты свое слово сдержали: последние километры за Днестром они прошли на максимальной высоте и с заглушенными двигателями, используя все планерные способности своего небольшого военно-транспортного самолета связи. Высадка прошла на удивление удачно. Все четверо диверсантов приземлились в третьем часу ночи, в безлюдной пойменной низине у речушки, быстро нашли снабженный двумя фонариками мешок со своим багажом и, засыпав парашюты в яме глиняного карьера, направились к полуразрушенной пастушьей хижине.

Здесь они разделили общий багаж по двум красноармейским рюкзакам и двум офицерским чемоданчикам и разошлись: агент Лесник со своим радистом направился на северо-запад, к видневшемуся неподалеку лесу, чтобы там, у одного из лесных хуторов, приготовить базу для приема основной диверсионной группы. А Крамольников с радистом Корнелиушем по кличке Монах двинулись строго на юг, в надежде как можно быстрее добраться до ближайшей железнодорожной станции.

На окраине села они наткнулись на крестьянскую повозку, возница которой направлялся на расположенный в двух километрах полевой стан. Расспросив опешившего от такой неожиданной встречи мужичка, как добраться до станции, диверсанты стащили его с передка, убили и, забросив тело в глубокий, поросший кустарником овраг, погнали лошадей в сторону железной дороги.

– Что, служивый, – самодовольно проговорил Крамольников, берясь за вожжи и обращаясь к своему напарнику, – будем считать, что наша личная война против Красной империи уже началась.

– Ну, прибить колхозного ездового – чести немного, – проворчал Монах. Поручик уже знал, что в Гражданскую он, еще мальчишкой, оказался в Румынии, поскольку отец его был молдаванином. После учебы в монастырской школе какое-то время действительно служил послушником в монастыре. Но в сигуранце решили, что этот русской старообрядкой рожденный верзила создан не для монастырских молитв и спровоцировали его участие в драке почти у самых ворот обители. Затем, как водится, последовали полицейский участок, вербовка и разведшкола, где Василия Корнелиуша с одинаковым старанием готовили к обязанностям и радиста, и диверсанта-взрывника.