Мои соглядатаи выкурили по сигарете, потоптались и перешли на другую сторону. Зато на мост ступила женщина под прозрачным зонтом. Я перегнулся, посмотрел на воду, плюнул на затопленную рубку, обошел коня и ступил на берег Фонтанки.

– Они идут следом… – Услышал я голос Лехи и резко остановился.

Полицейские сделали вид, что рассматривают тротуар. А что им еще оставалось делать? В этом месте Невский был слишком широким, и акации еще не сомкнули кроны над крышами домов, поэтому я разглядел полицейских лучше. Низенький был сладострастным убийцей. У него было широкое, как блин, лицо в ярких девичьих веснушках и пухлые детские губы. Высокий был злым, как черт, черным, как может быть черна зола, узколицым и сухим, как щепа. Вместо общепринятых сандалий, он носил высокие туфли с острыми носками и металлической вставкой на каблуке. Мне стало ясно, что в такой обуви из пижона плохой бегун. Вначале я их «дернул»: сделал два быстрых шага вниз к воде. У них была плохая реакция, но оба тут же взмокли от лишних усилий. Климат не располагал к нагрузкам. Я вздохнул с облегчением – они не были уполномочены стрелять. После этого я демонстративно сложил зонт, чем привел их в боевую готовность. Они просто не знали, с кем связались. У них не было никаких шансов. Дело в том, что у жителей Марса легкие больше, чем у землян, а сердце выносливее за счет разряженной атмосферы. К тому же все предыдущие годы я регулярно занимался бегом, а в детстве – спринтом на лыжах. В университете же я был чемпионом на длинные дистанции.

Следующие десять минуты я бежал: Графский переулок, улица Рубинштейна. Все эти улочки мне были хорошо знакомы. Владимирский проспект, Дмитриевский переулок, Стременная. Снова Графский переулок и Фонтанка. Вначале за спиной топал высокий. Но даже злость ему не помогла, и он постепенно отстал. Низенький оказался выносливее, и напоследок мне пришлось нырнуть в арку дома, заросшую диким плющом, пару раз резко поменять направление, но всякий раз, когда я уже думал, что рыжий запутался в лабиринтах дворов-колодцев, он выскакивал откуда-нибудь, как черт из табакерки. Наконец мне это надоело. На набережной я перешел с трусцы на спринт, легко оторвался от него, а потом сбавил темп до среднего и поддерживал его в течение минут пяти, пока не услышал взмолившийся голос Лехи:

– Ты что, опупел? Дай передохнуть!

Он находился на правом берегу Фонтанки. Но даже самый острый глаз вряд ли различил бы его сквозь влажные испарения и занавес бамбука. У Семеновского моста мы встретились. Он приплелся, отдуваясь, как морж. Капли дождя вперемешку с потом скатывались по его круглому лицу. Петушиная прическа расползлась, как блин.

– Я из-за тебя чуть зонт не потерял… – пожаловался он, придерживая его локтем. – И прическа… черт!

Возле военно-медицинской академии мы привели себя в порядок: Леха причесался, а я подтянул штаны. Бондарь давно работал на нас. Правда, он снабжал информацией и конкурентов, но аккуратно, и дважды информацию никому не продавал. Мы нашли его в подвале отдельного корпуса. Он сидел и жевал бутерброд. Вид у него был малахольный. Наверное, он решал проблему, как к своим честно заработанным (из любви к трупам, конечно) девяносто пяти рублям добыть десятку, а лучше две или три, сохранив при этом лицо и достоинство. Впрочем, насчет последнего, возможно, он ошибался и даже мучился угрызениями совести, а тут мы с Лехой свалились ему на голову. Конечно, он обрадовался, тем более, что они были почти «кровниками», то есть Бондарь считал, что спас в свое время Леху, но об этом попозже.